Virgo Regina

— Я люблю тебя, — повторил Теодор позже. Фраза звучала деловито, будто делился новостями за день.

Доминик улыбнулся:

— Удивительно, но я тоже.

*

Теодор был слишком близок к божеству, единственному — живому, иррациональному, вечному, пугающему и — как выяснилось — милосердному божеству колонии; чересчур близок, чтобы верить в иные чудеса. Элитник по происхождению, он с четырнадцати лет служил у Королевы. Его никто не пугал и не оплакивал: в интернате нет дела и до 'чистокровных'. Попав в Башню, просто принялся выполнять приказы старших. Пару лет прослужил мальчиком на побегушках, затем его приняли в хор, и со временем — избрали в главные певчие. Теодор никогда не задумывался, зачем Королеве ежедневные мессы. У всех богов есть алтари и жертвенники, кому-то достает ладана и звонких голосов, кто-то требует сожжения младенцев. Королеву боялись даже дочери, но окроплять алтарь кровью Она не требовала.

Лучшая доля, какая может достаться мужчине — служить у Королевы.

Теодор был доволен. И не верил в чудеса.

Тем более в способность привязаться к кому-то: аскетичная жизнь адепта Королевы исключала чувства. Теодор предпочитал обходиться без помех в служении. Иногда приходилось сбрасывать напряжение с другими певчими, но после быстрого и неловкого полового акта — скорее акта отправления естественных надобностей, чем любви — они расходились, прикрывая гладким шелком капюшона глаза и лицо. Порой Королева призывала к певчим Своих дочерей — для продления рода обладателей не столько мускулов, сколько голосовых связок; то были единичные и малозначимые эпизоды.

Никаких чудес.

Приказ поймать глуповатого (запуганного, заранее оправдывал беглеца Теодор, в среде 'сенатских' рабов страшных сказок о Королеве больше, чем зародышей в инкубационных камерах) 'новенького' Теодор воспринял без лишних эмоций. Вытаскивая из лап мутантов — слегка рассердился. Третьесортники, конечно, не отличаются интеллектом, но добровольно записаться в меню выкидышам? На самоубийцу беглец не похож.

Доминик, уточнял он. Его зовут Доминик.

Прежде Теодор не запоминал имен. Существовала лишь Королева — кто подобен Ей?

Никто. Разумеется.

Это другое.

Доминик был маленьким, круглым и забавным. Так и тянуло потрепать его по щеке, обнять и завернуть в пушистое одеяло, точно безобидного зверька, вроде давно вымерших котят. В первую ночь Теодор разозлился на себя. Не надо было…сокращать дистанцию.

Но…

Иначе. Настолько иначе с этим существом. Третьесортник — идиотское прозвище, Доминик уникален, ради него и его голоса Королева призвала одну из старших дочерей. Иначе.

Теодору потребовалось время. Осознать: человек, чье имя он запомнил сразу, необходим не только Королеве.

Немного времени. Теодор не окончательно определил — любовь или рудиментарный инстинкт заботиться о слабом…Слабом? Доминика избрала Королева, нужен ли ему теперь иной защитник?

Горькие мысли. С кислинкой — будто положил на корень языка дольку лимона. Доминик простил его за 'предательство' (на самом деле — ложь во благо), но… что теперь?

Прошло несколько недель. Доминик по-прежнему жил у Теодора, звал его уменьшительно-ласкательным прозвищем и ластился, прижимаясь так тесно, что казалось — порежется или ушибется о худое с крупными костями тело Теодора. А еще — наводил порядок и готовил еду, совершенно мельком упоминая — 'Королева вызывала меня к себе. Королева спрашивала, не желаю ли я собственное жилье'

'Что ты ответил?' — Теодор изобразил спокойный тон, но руки дрожали.

'Сказал 'ничего не нужно, — Доминик удивился. — Или…я мешаю тебе?'

'Глупость какая, — рассмеялся Теодор, усадил его на колени, невзирая на протест 'я тяжелый!' — Никогда не помешаешь'.

Теодор прервал фразу на полуслове. Как бы ни верил — почти фанатично — в Королеву…

Приходилось допустить существование чудес.

*

Доминик возвращался домой первым. Паутинообразные черные коридоры Башни давно сделались родными, как собственная кровать. В отдельные закоулки, правда, не совался. Тео предупредил: за другими стенами обретаются другие слуги. 'Она — Королева, пойми. Она не причиняет зла невиновным, но в колонии есть не только агнцы, вроде тебя'.

Доминик предпочел вызубрить только нужное.

Один из переходов он не любил. Витиеватый, будто сплетенный из люрекса в кружева, тянулся и тянулся, а слева, справа, снизу и сверху раздавалось клацанье металла, шипение и выкрики. Чудилось — закапает лава или посыплются остро наточенные ножи. Доминик пригибался, торопливо семенил, стремясь поскорее преодолеть неприятное место.

Последнее время отрезок сделался невыносимым.

Доминику чудилось: за ним следят. Следит кто-то ужасный, закованный в цепи монстр с огромными шипами и ядовитой слюной, холодные желтые глаза немигающее провожают, а скользкий бурый язык облизывает бахрому рваных губ, в надежде поживиться лакомой добычей.

Рассказать все Тео? Снова выставить себя идиотом?

Доминик отвык быть 'последним'. Тео и Королева — в большей степени Тео, как ни парадоксально, но живые ближе, чем боги — изменили его. Прошлое (и Эдвин, да, и он) — далеко. Доминику не хотелось просить о помощи.