Вирява (СИ)

На его щеке блеснула полоска влаги, он отвернулся и зашагал прочь со двора. Лишь у ворот остановился, на мгновение показалось, что он вернётся, но он лишь виновато глянул, что-то неслышно пробормотал, словно ещё раз извинился, и ушёл.

Зима еще отстаивала свои права, ночами сковывая лужи, да изредка обновляя белизну снежных кочек среди набухшей весенней водой черной земли. Придерживая капюшон, чтобы его не сдуло ветром, Настя шагала по деревне. За ней неотступно следовал молодой серый волк, поднимая лишь самый кончик хвоста, словно не желая испачкать его белизну. Настя насчитала почти десяток новых дворов прежде чем добралась до своего старого дома, а ведь раньше он был на самом краю деревни. Но и тут вместо её избы, стоял новый укрытый дранкой сруб с резным крыльцом. По двору прохаживалась курица, выискивая что-то в земле. Из-за дома доносилось хрюканье. Лохматая собака на привязи затаилась в конуре, даже не залаяла, лишь испуганно смотрела через плетень на волка.

Настя подошла к соседнему дому, где раньше жил Глеб. На ветке росшего во дворе дерева сидел мальчик, внимательно смотрел куда-то в небо, да болтал ногами, с другой стороны ствола уместился рыжий кот, явно не довольный таким соседством. Внизу, на бревне девочка что-то нарочито громко рассказывала соломенной кукле, и только второй мальчик беззастенчиво рассматривал Настю и её спутника. Подойдя к плетню, Настя поманила мальчика, он резво подбежал и тут же затараторил:

— Драсьте! А это шо, волк? Не кусается?

Остальные дети перестали притворятся и уставились на гостей. Волк, уже порядком насмотревшийся детей за свою жизнь, предусмотрительно скрылся за спиной хозяйки.

— Здравствуй. Волк, но он людей боится. Позови лучше Никиту.

— Дедушку Никиту?

— Ага.

Мальчик кивнул и скрылся в доме. Через некоторое время оттуда вышел мужик в зипуне, он на ходу прикрыл лысину шапкой и настороженно глянул на гостью. Настя откинула капюшон и спросила:

— Не узнаешь?

— Настасья? Ты же была лет на десять меня старше. Сколько же прошло… поди, четыре десятка? А ты не стареешь, — удивлённо пробормотал Никита.

— Мне… нам нельзя, пока не закончим. Как жизнь твоя?

— Да неплохо. Ты как того изгнателя убила, так старики всполошились, мол всё, конец нам пришёл. Некоторые даже убёгли в другие деревни. Да только вместо этого на следующий год мы столько ржи собрали, как никогда отродясь не было. Думали, мол потом это пройдёт, ан нет. Так и наладилось всё. Потом уже говаривать стали, будто в этих колдунах-изгнателях дух Матери томится, потому, ежели их поубивать то земля снова родить начнёт. И что в лесах этих запретных тоже Матерь томится. И что ты не Настя вовсе, а Матерь как бы. Врут, али нет? — с хитрецой в глазах рассказал Никита всё слухи.

— Про меня врут, — улыбнулась Настя. — Ну какая же я Матерь, если когда ушла, тут только лучше стало? Так, простая ведьма. А про изгнателей, да лес кое-чего верно говорят. Но ты мне лучше про Влада расскажи, как он без меня?

— Помер он этой осенью, — погрустнел Никита. — Он тогда, как от тебя ушёл, так всю зиму до самого лета в корчме околачивался. А как урожай собрали, да сообразили, что ты из колдуна выпустила, так Влад сам не свой стал. Ушел, сказал, тебя искать будет, да только года через три вернулся, так и не нашел. С тех пор, так и жил бирюком, до самой смерти.

Кладбище Настя не узнала: старых низеньких деревьев почти не осталось, густой подлесок исчез, лес словно стал выше, наполнился воздухом и прозрачностью. Она остановилась, глянула на старый, искорёженный бук, оставшийся ещё с тех времён, кивнула ему, как старому знакомому. Волк уже сидел у припорошенного снегом надгробного столба. Подойдя, Настя прочла надпись и, понурив голову, опустилась на колени возле могилы.

— Прости, я не успела, — шептала Настя. — Я чувствовала, что Матерь скоро позовёт тебя, но я была далеко, за морем. Все эти годы я помнила о тебе. Нет, я не виню тебя. Ты прав, нам нельзя было жить вместе. Но память о тебе, выручала меня. Знаешь, — она улыбнулась воспоминаниям — а наш изгнатель оказался самым лёгким. Потом я повстречала настоящих, сильных, уверенных в свой правоте, которых не переубедить словами. Один из них меня почти убил, тогда я и услышала голос Матери, это меня и спасло. Потом их много было, но я уже не мстила им за сестру, или свою жизнь, нет, просто освобождала их дух, чтобы он вернулся к Матери, чтобы природа вновь ожила, ведь тогда и тебе было бы легче жить.

Она шмыгнула носом, то ли от холода, то ли, не смотря на пережитое, она так и не разучилась плакать. Волк тихо лежал рядом, опустив уши, он всё понимал.