Вирсавия

Он молчит. И все же я думаю, Он бы выслушал меня, если бы я мог что-нибудь сказать. Но губы мои цепенеют, когда я вижу Его.

Вот почему Давид питал к Хусию нежную привязанность: этот человек мог вступать в общение с Господом, не сгорая и не становясь пророком.

Ведь было так: к пророкам он прислушивался все реже, их суждения всегда требовали истолкования, крикливые их голоса и вечная горячность не приносили ему никакой пользы, нет, он только досадовал из-за пророков, и печалился, и не спал ночи.

И вот теперь Давид сказал Ахитофелу и Хусию, а также и Вирсавии, что стояла обок него:

Хитростью соблазнили меня возвратить в Иерусалим сына моего Авессалома, братоубийцу. Женщина из Фекои, что уговорила меня, была послана Иоавом. Но кто послал Иоава?

Царь хотел показать им свою проницательность.

Авессалом — разрушитель и опустошитель, продолжал он, Авессалом распространяет вокруг себя уничтожение, как будто ангел моровой язвы, если Господь не остановит его, он истребит весь мой дом.

Кто может желать этого? Кто украдкою замыслил его возвращение?

Это не Господь.

И он посмотрел на Хусия. Нет, не Господь.

Если весь мой дом погибнет, если Авессалом истребит нас всех, кто окажется тогда ближе всех к престолу?

И он сам ответил на свой вопрос:

Мемфивосфей.

Значит, это Мемфивосфей перехитрил меня, он последний из рода Саула, он сплел сети и заманил в них Авессалома; когда я сойду в царство мертвых, он взойдет на престол.

Царь говорил и непрерывно улыбался. Именно этой улыбке, что была не ко времени, всегда пытался подражать Соломон.

Но тут Вирсавия и Ахитофел, отец отца ее, не могли более сдержаться, оба они громко рассмеялись, даже Хусий и тот смеялся резким блеющим смехом.

Вирсавия смеялась от облегчения и освобождения.

Когда они вдоволь посмеялись, она сказала:

Неужели ты так слеп, царь? Неужели ты глух и слеп, что не видишь, как дни и годы гложут и истощают всех людей в твоем доме? Как все мы повреждаемся и извращаемся?

И он поднял взор свой и посмотрел на нее.

И в эту минуту, лишь в эту самую минуту, он так глубоко всмотрелся в лицо ее, что увидел, как оно изменилось: на месте красоты были теперь черты лица.

Но он медлил с ответом. И она продолжала:

Не может более Мемфивосфей ничего замышлять. Искра души его утонула в вине и угасла. Глаза его видят, но он более не разумеет того, что видит. Он и имя свое вспоминает лишь с большим трудом. Он не способен помыслить ничего, что находится дальше, чем рука от чаши.

Именно так обстояло с Мемфивосфеем.

И она спросила:

Он каждый день есть и пьет за твоим столом. Но помнишь ли ты, когда в последний раз обменивался с ним словами и мыслями?

Нет, сказал царь. Нет, этого я не помню.

И царь перестал спрашивать, кто же мог забросить сети, что принесли Авессалома домой; взгляд его остановился на Вирсавии.

Дни, думал он. Годы.

Но Авессалом требовал встречи с царем. Посылал к нему Ионадава, посылал Шеванию. Но отец Давид не пожелал говорить с ними о сыне.

Тогда он послал гонца к Иоаву. Но Иоав не пришел, слишком он был занят, готовил войско к войнам, которые наверное уже не за горами, объезжал и укреплял пограничные крепости, надзирал за оружейниками, нет, Иоав сейчас никак не мог найти время для Авессалома, пусть подождет, пусть подождет.

Так минуло почти два года. И даже Вирсавия не смела говорить с Давидом об Авессаломе.

В конце концов Авессалом велел своим слугам выжечь участок пшеничного поля Иоава, подле его собственного, что за источником у лестницы Хевронской.

Такой совет дал ему Ионадав, который теперь перенес вялую свою дружбу с мертвого брата на того, кто, несмотря ни на что, был жив, сам Ионадав получил этот совет от Шевании, а Шевании посчастливилось получить его от Вирсавии.

Тогда Иоав наконец-то пришел к Авессалому.

Зачем слуги твои выжгли мой участок огнем? — спросил он.

Чтобы заставить тебя прийти в мой дом.

Если б не был ты царским сыном, я бы не пришел, сказал Иоав. Я бы просто велел моим слугам схватить тебя.

За зерно я уплачу тебе десятикратную цену, сказал Авессалом. Даже стократную.

Казалось, годы и дни проходили мимо Иоава, он был все такой же, каким Авессалом помнил его с детства, косица его была черная и блестящая, спина не согнулась, плечи не обвисли.

Наверное, у тебя есть важная причина, чтобы выжечь мой участок, сказал он. Растущее семя свято. И более всего оно свято в пору созревания.

Я должен увидеть царя, сказал Авессалом. Ты единственный можешь свести нас вместе.

Я возвратил тебя из Гессура. Разве этого недостаточно?

Пока дом его закрыт передо мною, меня как бы нет. Я ничего не могу предпринять. Не могу строить замыслы или намерения. Дни мои текут без цели и смысла. Я как тень, когда она удлиняется и блекнет.

А что может сделать царь?

Он может признать, что я есть. Он может поднять меня. Даже создать меня вновь.

Создать?

Да, создать. Отец может совершить такое с сыновьями. Создать их. И истребить их.

И тогда Иоав пошел к царю Давиду. И Вирсавия сказала: