Она не сомневается в том, что хорошо исполнила его желания и теперь вправе претендовать на определенную крупицу независимости и благодарности с его стороны. Ее голое, чуть влажное от испытанной страсти тело звало Шарифа к повторению мужских подвигов. Но он, как затравленный хищник, быстро вернулся в свое привычное состояние бдительности и настороженности.
– Тебя что-то волнует? – спросила Надия, отбросив витиеватые условности и больше не пытаясь прикрыть показной робостью свой острый ум.
– С чего ты взяла? – удивился Омер.
– Я слишком хорошо тебя изучила, дорогой, – ответила девушка, не отводя глаз.
– Ты многого не знаешь, – покровительственно сказал Омер.
– Я и не хочу знать всего. Просто вижу, тебя что-то пожирает изнутри, и мне совестно, что я счастлива, а у близкого человека проблемы. Не хочешь, не говори. Я давно смирилась с тем, что для меня у тебя оставлен лишь небольшой кусочек души. Даже не души, а плоти.
– Не говори так. Я очень тебя ценю и очень к тебе привязан.
– Ты не можешь быть привязан ни к чему, даже к своей семье. Ты постоянно на взводе, как винтовка, которая готова выстрелить в любую минуту. Просто я подумала, что смогу тебя поддержать. Нельзя же воспринимать женщину только как постельную принадлежность.
– Почему ты думаешь, что я тебя воспринимаю именно так?
– Я не думаю, я вижу. И ты только что подтвердил это своим нежеланием делиться чувствами.
– Чувства тут совершенно ни при чем. И от того, что я с тобой поделюсь, ни у тебя, ни у меня не станет меньше проблем.
– Я вовсе не собираюсь влезать в твои проблемы. Ты мечешься, и это значит, что сам не до конца разобрался в них. Ты недооцениваешь женщин. Или скажем так, некоторых женщин.
Омер предпочел промолчать, сознавая, как близко она подобралась к его переживаниям. Надия тоже умолкла, опасаясь настаивать дальше.
– Что ты хочешь сказать этим словами? – наконец выдавил он.
– Когда мужчина чувствует опасность и знает, откуда она исходит, он не мечется, даже если эта опасность очень сильна. Он действует. Гнев и волнение бывают от неизвестности и невозможности что-то предпринять.
Шариф задумался, понимая, что Надия права как никогда. Он действительно не знает точно, почему вдруг появились столь непонятные приказы и что именно за ними стоит. Он выплеснул свое негодование на курьера, прекрасно понимая, что тот ни при чем. Все-таки, почему Миган наслал ему такое унижение?!
– Что ты предлагаешь? – скорее ради того, чтобы отвязаться от Надии, спросил он.
– Я предлагаю тебе в помощь своего брата. Не удивляйся, у меня есть брат. Он живет дома, в Сирии. У нас разные матери, хотя отец скромно об этом умалчивает. Мы долго росли порознь. Хоть он и брат, но безнадежно в меня влюблен и выполнит любую мою волю.
– О чем ты говоришь, Надия?! – возмутился Шариф. – Ты хочешь приставить ко мне человека, который тебя безумно любит? Чтобы он при первом же удобном случае воткнул мне нож между лопатками? Ты этого хочешь?
– Это не так. В тебе угас зов крови твоих предков. Ты перестал верить, что есть люди, неспособные на недостойный поступок, живущие по законам шариата. Мой брат – миджнун, он дал перед Аллахом обет посвятить себя преданному служению любимой женщине и не нарушит его, даже ценой собственной жизни. Таких людей в твоем окружении сегодня просто нет.
Омер был поражен. Надия говорила уверенно и искренне, а он действительно сомневался, что подобные принципы еще могут теплиться в насквозь прогнившем нутре человеческом. По крайней мере, в его окружении таких людей действительно не было.
– Это все, что я могу тебе предложить. Но и это немало. С Ахмедом не знакомы ни твои друзья, ни враги. Его вообще никто не знает. Он станет твоей тенью. Он спасет тебя, если понадобится. Спасет хотя бы для меня.
После долгой паузы Шариф Омер твердо и даже несколько зло сказал, как отрезал:
– Я не нуждаюсь в спасателях своего тела, а душу мне спасет лишь Аллах.
Сказал и сам же не поверил сказанному.
Вернувшись в свои апартаменты в отеле, он вновь удобно устроился у любимого окна. Омер смотрел в бескрайний океан, но ничего не видел перед собой. Он размышлял.
Подумать только! Они предложили взорвать два собственных отеля! Даже не предложили – приказали! Притом что в курсе, с кем имеют дело. Неужели Кристоф Миган мог позволить себе такой фантастический выпад против него?! Они еще пожалеют! Может, тот просто решил завладеть его бизнесом, как поступал не раз с другими? Что-то здесь не так. Как сказал этот нарцисс Коммту в Дамаске?