Виртуальная история: альтернативы и предположения

Лидеры британского и ирландского юнионизма в 1912 г. также не отказались от надежды разрешить ситуацию миром. Традиционное историческое представление о лидере британских юнионистов Бонаре Лоу и о Карсоне в эти годы во многом основано на нескольких демонстративных проявлениях воинственности (таких, как гневное одобрение экстремизма ольстерских юнионистов, озвученное Бонаром Лоу в Бленхеймском дворце 29 июля 1912 г.)[453]. Было бы неверно списывать со счетов этот гнев: о его силе свидетельствуют многие публичные выступления обоих лидеров, а также некоторые частные высказывания (например, прямое заявление Карсона в письме Джеймсу Крейгу, написанном в июле 1911 г., что он “не блефует, а если люди не готовы идти на великие жертвы, которые они полностью понимают, говорить о сопротивлении бесполезно”)[454]. Однако, вырванные из контекста, такие заявления не слишком помогают осознать сложную политическую роль, которую каждый из этих высокопоставленных юнионистов играл в эпоху третьего билля о гомруле. Оба они были явно рассержены успешным изменением государственного устройства, которого либералы добились по Парламентскому акту. Оба они также боялись – как оказалось, вполне обоснованно, – что новый законопроект о гомруле будет содержать столь же мало уступок северному юнионизму, как и его предшественники. Но в частных разговорах оба деятеля проявляли значительно большую мягкость, чем можно было ожидать на основании их публичной воинственности.

У Бонара Лоу были родственники в протестантском Ольстере, и он с огромной симпатией относился к интересам этого сообщества. И все же, судя по всему, в 1910 г. на партийной конференции, где разбирались конституционные проблемы, вытекающие из “народного бюджета”, Бонар Лоу (вместе с Ф. Э. Смитом и другими тори) выступил за компромисс, предполагающий уступки по вопросу о гомруле[455]. В 1911 г., когда партия тори разделилась на радикалов (“отчаянных”) и умеренных (“перестраховщиков”) по спорному вопросу о принятии либерального Парламентского акта, Бонар Лоу снова выступил за более мирный вариант[456]. Он был ярым сторонником протекционистской реформы – по его утверждению, именно протекционистская реформа и ольстерский юнионизм были движущими силами его политической карьеры, – но нашел способ остаться своим как для радикальных сторонников протекционистской реформы (“конфедератов”), так и для менее рьяных юнионистов: в январе 1913 г. ему пришлось смириться с отказом от обсуждения вопроса о реформе перед лицом внутренней оппозиции тори[457]. В то же время, хотя его агрессивный юнионизм, возможно, отчасти объяснялся тем, что Томас Джонс называл “примитивной страстью”, был в нем и более весомый аспект[458].

Существуют убедительные аргументы, что особенно ожесточенная защита юнионизма со стороны Бонара Лоу была сознательной и обоснованной стратегией, разработанной, чтобы укрепить его ведущее положение в собственной партии и добиться от либерального правительства роспуска Парламента и проведения всеобщих выборов[459]. Можно многое сказать на этот счет, а также упомянуть о наличии сопутствующего аргумента, который объясняет, почему Бонар Лоу начал колебаться, когда ставки парламентской политики балансирования возросли. В условиях нарастающего с октября по декабрь 1913 г. напряжения в Ольстере (да и во всей Ирландии) Бонар Лоу три раза встречался с либеральным премьер-министром Асквитом, благоразумно пытаясь заложить фундамент для мирного разрешения кризиса. После второй из этих встреч, 6 ноября, казалось вероятным, что удастся заключить соглашение на основе исключения из гомруля четырех или шести ольстерских графств на несколько лет – по истечении этого периода на исключенной территории должен был состояться плебисцит, чтобы определить ее будущее государственное устройство. Похоже, Бонар Лоу неправильно трактовал намерения Асквита (коварный премьер-министр, казалось, был заинтересован не столько в конкретном предложении, сколько в определении минимальных условий, на которые согласится оппозиция). Тем не менее весьма показателен комментарий Бонара Лоу об этой встрече: он считал, что, если они пойдут на сделку, “[их] козырь на выборах окажется потерян”[460]. С другой стороны, если бы было сделано конкретное предложение, он “не [видел] возможности принять на себя ответственность за отказ”. Хотя Бонар Лоу и осознавал партийное преимущество, он явно обладал подобающими государственному деятелю инстинктами: партийное преимущество сочеталось с высокой моралью, поскольку тори не могли отказаться от соглашения, которое английский электорат мог счесть рациональным. Его последующие действия – отказ в 1914 г. следовать радикальным парламентским стратегиям (например, вносить поправки в Армейский акт, чтобы предотвратить возможность военного подавления недовольства Ольстера) – подтверждают, что он был достаточно осмотрителен и сговорчив, несмотря на свой образ пророка апокалипсиса[461].