Виртуальная история: альтернативы и предположения

В связи с этим попытки реформировать экономику советского блока глубоко дестабилизировали его политическую структуру. Горбачеву не нравилось, что старые советские прихлебатели в Восточной Европе противятся его реформам, хотя на самом деле Хонеккер и Чаушеску гораздо лучше ставропольского выскочки понимали, что удерживает коммунизм на плаву. Не стоит и говорить, что Горбачева оскорбляло пренебрежение руководителей маленьких братских республик, которые считали, будто лучше понимают ситуацию на том лишь основании, что они были активными коммунистами, когда он сам еще пешком под стол ходил. По иронии судьбы Горбачев стал особенно догматичен в утверждении своего статуса прямого наследника Ленина и Сталина и подлинного интерпретатора идей марксизма-ленинизма именно тогда, когда принялся крушить их наследие.

К августу 1991 г. клика Горбачева стимулировала такую дезинтеграцию власти, что когда его товарищи попытались остановить движение к хаосу, оказалось уже слишком поздно. Наивность Горбачева проявилась в его поведении по возвращении из пленения. Вместо того чтобы попытаться спастись от краха при помощи циничной атаки на поверженную коммунистическую партию, чего многие ожидали, Людовик XVI советского коммунизма продолжил говорить о роли партии в возрождении общества. Его неловкие замечания доказывали, насколько он далек от реальности. Всерьез его воспринимали только на Западе.

Перестройка ускорила упадок инфраструктуры Советского Союза. Вместо того чтобы повысить способность советской экономики конкурировать в сфере высокотехнологичной продукции, горбачевская “катастройка” отрицательно повлияла даже на те экономические отрасли, в которых советское государство еще могло худо-бедно идти по проторенному пути. Управление энергетической и сырьевой базой старой советской экономики с 1985 г. осуществлялось из рук вон плохо, запасы растрачивались впустую или вовсе расхищались. Прорывы нефте- и газопроводов – с сопутствующими человеческими и экологическими жертвами – в последние годы стали обычным делом. Такой безответственности не допускала даже старая советская система. (Сталин действительно не считался с человеческими издержками своих проектов, но тратить понапрасну материальные ресурсы он не любил. Только упадок дисциплины привел к тому, что инфраструктура оказалась катастрофически запущена.)

В частности, с 1991 г., когда бывшие государственные лидеры раскрыли карманы и отплатили своим политическим покровителям беспрецедентной волной распродажей активов, началась неистовая эксплуатация советских сырьевых резервов (например, цветных металлов), нефтяных и газовых ресурсов. В результате рыночные цены на эти товары упали еще ниже, а выживание государства оказалось под вопросом, ведь новые капиталисты-предприниматели не находили времени на заполнение налоговых деклараций. Нестабильная налоговая база новых постсоветских государств ставит под вопрос их жизнеспособность, особенно учитывая то, что эти активы невозместимы. Хотя текущую фазу распродажи активов в новых капиталистических государствах бывшего Советского Союза часто сравнивают с так называемым периодом “баронов-разбойников”, который завершился в США столетие назад, на самом деле в глаза бросается контраст между сегодняшней распродажей активов бывшего Советского Союза и безудержным строительством трубопроводов, железных дорог и сталелитейных заводов Рокфеллерами и Карнеги в конце девятнадцатого века. Фактически многие постсоветские торговцы сырьем сейчас сами рубят экономический сук, на котором сидят.

Пока перестройка и “шоковая терапия” лишь разрушали базисные активы и инфраструктуру Советского Союза. Открытым остается вопрос, принесли ли они существенную материальную выгоду населению. Однако, в отличие от экономики нищеты, рожденной сталинистской экономической моделью, реформированная версия системы не может даже стать фундаментом для устойчивости власти. Может, стагнацию и нельзя считать желательной моделью, но она служила Советскому Союзу лучше перестройки. В ретроспективе очевидно, что ее нежизнеспособность была преувеличена. Она вполне справлялась с обеспечением политической и военной мощи. Само собой, в долгосрочной перспективе ее способность конкурировать с Западом в секторе высокотехнологичного вооружения была сомнительна, однако Запад даже в среднесрочной перспективе вряд ли решил бы проверить оборону СССР. Как бы то ни было, подконтрольный государству экспорт сырья и топлива мог предоставить средства для продолжения традиционной практики Советского Союза по нелегальному приобретению технологий, а также потребительских товаров для номенклатуры. Если сегодня на западные банковские счета и в недвижимость ежегодно вливается по 17 миллиардов долларов, менее драматичная распродажа движимого имущества вполне могла бы финансировать множество стабилизационных мер внутри СССР.