Несмотря на положения естественного права и самоочевидные истины Декларации независимости, которые вытекали из этих положений, эта более старая конституционная парадигма оставалась базовой до самого начала войны. В 1775 г. лорд главный судья лорд Мэнсфилд в ходе дебатов в Палате лордов заявил, что требования колоний сосредоточены на принципе британского господства, а не на деталях противоречивого законодательства.
Если я не ошибаюсь, в одном месте Конгресс сводит все свои недовольства к принятию деклараторного закона [1765 г.], который утверждает главенство Великобритании, или ее право создавать законы для Америки. Это главный камень преткновения. Они отрицают само право, а не способ его реализации. Они передают королю Великобритании номинальное господство над ними, но ничего более. Они отказываются от зависимости от короны Великобритании, но не от самой личности короля, которому они собираются передать шифр. При благоприятном стечении обстоятельств они окажутся в тех же отношениях с Великобританией, в которых сегодня состоит Ганновер, а если говорить точнее, в каких состояла Шотландия по отношению к Англии до заключения унии[337]
.Таким образом, конституционные доктрины и практические цели были взаимозависимы. В Британии восемнадцатого века под властью династии Стюартов подобные доктрины проще было бы использовать в качестве способа пересмотреть имперские отношения, чтобы совладать с ростом населения колоний, их благосостояния и политической зрелости. В итоге после доклада графа Даремского 1839 г. метрополия рассмотрела бы вопрос о возможности делегирования имперской власти. Вполне вероятно, что непрерывный или отреставрированный режим Стюартов на Британских островах последовал бы конституционной формуле, которая невольно поспособствовала бы более раннему запуску процесса имперского делегирования, и тем самым нашел бы применение американским амбициям, вместо того чтобы им противостоять. Однако реставрации Стюартов, само собой, не произошло, и прогрессивная Британия все больше стала склоняться к блэкстоуновской доктрине абсолютной власти короны в парламенте, в то время как ретроградная Америка, все еще одержимая идеями жившего в семнадцатом веке юриста сэра Эдварда Кока, в итоге начала вооруженное сопротивление.
Революции 1688 г. на Британских островах и 1776 г. в североамериканских колониях Британии имели ряд общих характеристик: изначально обе они казались невероятными; большинство людей, как бы критически они ни относились к правительству, не спешило обращаться к вооруженным силам; единодушно признавалось, что так дальше продолжаться не может; в исторической ретроспективе наблюдались значительные разногласия о причинах того, что в итоге было сделано; но при этом в политических интересах необходимо было объявить значение революции огромным и определенным. Однако в отношении каузальности две революции сильно различаются. Падение Якова II случилось в узкий промежуток времени в результате ряда событий, которые современники считали обескураживающими, а историки объясняют волей случая. Это была революция, которая и тогда, и потом казалась непостижимо недоопределенной. Историки конфликтов 1770-х и 1780-х гг., напротив, всегда утверждали, что Американская революция была переопределенным, давно откладываемым результатом назревавших общественных, религиозных и идеологических конфликтов в сфере права и религии. Это в равной степени верно как для тех, кто связывал революцию с британской политикой, так и для тех, кто впоследствии объяснял ее в первую очередь внутренними проблемами самих колоний[338]
.