– Убили? Ираклия? Какого еще Ираклия? Хозяйка дома бабка Анна. Дочка у ней Глаша. А из мужиков у них в семье один Павел. Его, что ль, прикокнули? Хотя вряд ли, своим ходом он уходил. Топора у него в башке я не заметил. Вышел, в машину сел и укатил. Сам укатил, а свет в доме оставил. Ну, у богатых свои привычки.
– А эту машину вы у Павла уже видели?
– Прикатывал на ней пару раз. Бабская машина, я ему так и сказал. Только Пашку такими вещами не прошибешь. Он мне цену, какую эта тачка стоит, на ухо шепнул, я и заткнулся.
– Значит, Павла вы прошлой ночью видели?
– Видел, – уверенно кивнул дед. – Как приходил, врать не стану, не видел. А как уходил, очень даже хорошо разглядел.
– И как он выглядел? Напуганным?
– Нет, с чего ему напуганным выглядеть? Довольный был. Веселый даже. Со мной не поздоровался, но мне не привыкать. Я ему поклон, а он мне шиш. Да это я не удивлен, Пашка всегда с гнильцой был. Падаль, а не парень. А уж как с прошлого году деньгу зашибать начал, то все, нос задрал выше Пизанской башни. Ни здрасьте теперь соседу, ни до свиданья, словно я для него пустое место, а не человек.
– Это он всегда теперь так или только вчера?
– Что падаль – это всегда! – недовольно буркнул дед. – А чтобы не здороваться, впервые с ним такое. Ну, а кого убили-то?
– Хозяина, на которого Павел работал.
– Вот это дело! – неожиданно обрадовался старик. – Значит, Пашку теперь с работы турнут? Снова тыщонки с моей пенсии до своей зарплаты просить станет? Не стало хозяина, не будет и работы, правильно я рассуждаю?
И вредный старикан даже повеселел.
– Вот это дело! Вот это славно!
Сочувствия к убитому тут не наблюдалось вовсе. Чистое, незамутненное другими чувствами злорадство.
Но внезапно старик помрачнел.
– Это что же получается? Если труп в доме у Пашки, а сам Пашка ночью тут был, то сам мог этот труп организовать? Это что же? Пашку теперь посадить могут?
– Вы Павла хорошо разглядели?
– Нет, прямо нос к носу я с ним не сталкивался. С крылечка наблюдение вел. Но бородка его, очки тоже его. Шляпа какая-то на голове была, шляпы он обычно не носит. Но машина-то знакомая! Машину я уж ни с какой другой не перепутал!
– Машину не могли перепутать, а Павла, выходит, могли?
Настя была рада видеть, что, когда дело дошло до серьезных проблем у соседа, старик мигом переменился.
– Не убивал Пашка этого вашего Ираклия. Кишка у него для этого тонка. Бабы его воспитывали, мать, бабка да тетка. Избаловали пацана, испортили. Не мужик, а тряпка вырос он у них. Ему легче самому убиться, чем кого-нибудь убить. В прошлом годе я куриц держал, по осени резать их начал потихоньку. Одного хорошего цыпленка бабке Анне подарил, та Пашку попросила курице голову отрубить, так он не смог. Такую истерику закатил, все соседи сбежались. Самому пришлось голову птице оттяпать.
Настя подозрительно взглянула на разболтавшегося соседа. Курице голову топором… Дикость какая. Но если деду это так легко, может, он и Ираклия того… топориком по голове тюк – и привет. Натренировался, небось, на своих курицах, набил руку. Но дед выдержал испытующий взгляд Насти, как говорится, не моргнув глазом. Нет, ничего плохого он не имел в виду, просто искренне сетовал, что не мужик вырос его сосед Пашка, курице голову отрубить не может и человека убить, соответственно, тоже.
– А вы еще кого-нибудь, кроме Павла, прошлой ночью видели?
– «Газель» еще приезжала из ресторана. Это уже после отъезда Пашки было.
– Откуда знаете, что из ресторана?
– Так на ней написано было: «Ресторан «Тифлис», грузинская и европейская кухня».
Вот откуда взялся шашлык, которым наслаждался Ираклий перед тем, как погибнуть. И вино, и закуски, и мясо – все приехало из ресторана.
– А Павел уехал раньше или позже этой машины?
– Говорю же, раньше.
– И был один?
– Ну да, один Пашка из дома выходил. А свет не погасил, потому что в доме у него этот Ираклий оставался. Так получается!
Оставаться-то он там оставался, но живой или как? Вот в чем был вопрос.
– Спасибо, я тогда к другим соседям пойду.
– Сходи, внучка, сходи. Глядишь, чего и узнаешь.
Но у других соседей любопытства было вообще ноль. Когда Настя начала расспрашивать, кто и что слышал или видел минувшей ночью, на нее лишь непонимающе таращились. Эти соседи даже приезд Павла проворонили. Растяпы! Настя поплелась назад.
Дед ее караулил, стоя у калитки. Увидев, что Настя возвращается, метнулся в дом, откуда за руку притащил свою жену.
– Моя старуха тебе что-то сказать хочет. Ну, говори!
Старушка у деда была нарядная. Крашеная под блондинку, с короткими тугими кудряшками. И гораздо моложе супруга.
Она расправила яркий в белый горох передник, обшитый по краю кокетливой кружевной рюшечкой, и неожиданно быстро и охотно заговорила:
– Видела я ее, видела! Из дома выскочила, по сторонам глазюками своими жуткими зырк-зырк, да и бежать. А в сирень, что за домом Вали растет, что-то кинула. Видала я, как там ветки колыхнулись. А сама-то жуткая да страшная, чисто смертушка. Я в первый миг даже обмерла вся. Ну, конец мой пришел, так подумала. А потом смотрю, нет, живой человек, только страшная из себя очень.