Виртуальные войны. Фейки

Косвенной оценкой «хакерской силы» спецслужб и связанных с ними структур может служить российский «черный рынок» киберуслуг. М. Гончаров сделал несколько таких исследований, где объясняется, что может предложить такой рынок в России, и за какую цену [4–6]. При этом делается интересный вывод: «Киберкриминальная подпольная экономика во многом похожа на обычную экономику бизнеса. В ней вверх-вниз меняются цены в зависимости от спроса и предложения. Однако в отличие от легитимных бизнесменов, киберпреступники должны сохранять, насколько это возможно, свои личности втайне и прятать все следы своих бизнес-операций. Даже если цены на большинство продуктов и услуг, предлагаемых на российском подпольном рынке, снизились, это не значит, что бизнес идет плохо для киберпреступников. Это может даже означать, что рынок растет, поскольку с течением времени мы видим все больше предложений продуктов и услуг. Киберпреступники, как и легитимные бизнесмены, также автоматизируют свои процессы, что приводит к понижению цен на продукты и услуги. Несомненно, что «особые» продукты и услуги остаются дорогими, поскольку требуют специализированных знаний и умений для их создания, которые имеют немногие из плохих парней» [5].

Еще одной причиной, объясняющей успех российских информационных интервенций в избирательный процесс в США, является то, что избиратели Трампа более активно читают и «поглощают» фейковые новости, чем демократические. Их еще обозначают как «мусорные», давая им следующее определение: «Мусорные новостные источники определяются как такие, которые сознательно публикуют вводящую в заблуждение, обманную или неправильную информацию, подаваемую как реальные новости о политике, экономике и культуре. Этот тип контента может включать разные формы экстремистского, сенсационного и конспирологического материала, как и замаскированные комментарии и фейки» [7].

Лиза-Мария Нейдерт, работающая в проекте по компьютерной пропаганде в Оксфордском институте Интернета, говорит следующее: «Хотя американские выборы остались далеко позади, через год после занятия офиса Дональдом Трампом пользователи социальных медиа в Твиттере и Фейсбуке все еще распространяют большой объем мусорных новостей» [8].

Еще одним фактором, которым можно объяснить успешность работы именно российских троллей, является предварительная обкатка подобных методов воздействия внутри страны. Исходя из мнения Г. Павловского, что Россия как структура сформирована в результате откатанных политтехнологий президентских выборов, можно считать, что такой опыт можно переносить с внутреннего использования на международный. Прошло семь президентских кампаний в России, сформировавших инструментарий, в котором несущественной стала, например, достоверность информации. Павловский пишет: «Исчезло само понятие морально неприемлемого факта, притом, что симуляции моральных возмущений поставлены на поток. Создание проектных коллективов, затрудненное в бизнесе, а тем более в гражданской активности, стало безудержным в предпринимательстве оказания неконвенциональных услуг властям. Управление такими группами потеряно. Они ведут бои то в Подмосковье за полигоны для девелопмента, то в Сирии за чужие нефтепереработки. Они вторгаются в американские сети и могут по усмотрению карать “предателей”» [9].

И войн такого рода достаточно много. К примеру, Украина во взаимоотношениях с Россией прошла через войны газовые, торговые, экономические, финансовые и даже культурные, не говоря уже об информационных. В этот список добавляются даже такие экзотические войны, как исторические и археологические, о которых мы упоминали выше. И задолго до военного конфликта российские фантасты активно стали описывать войну России с Украиной [10–11]. И, вероятно, они не столько накликали беду, сколько, как люди творческие, отразили царящую в своем обществе атмосферу.

Есть также и то, что мы хотели бы обозначить термином демографические войны, которые особенно ярко проявляются между странами-соседями. В этой сфере есть даже понятие демографической угрозы или бомбы, которая возникает, когда малая этническая группа воспринимается как способная изменить идентичность населения [12]. В качестве примера анализируется Эстония советского времени, когда приход чужих этнических групп в рамках индустриального развития менял этнические пропорции. Канада 19 века резко усилила франкоговорящее католическое население. Соотношение католиков и протестантов в Северной Ирландии изменилось из-за разного уровня рождаемости.

Отдельная проблема – демография и война [13]. Здесь важным и изучаемым моментом являются имеющиеся в стране соотношения по возрасту и полу. В исследованиях возраста пытаются выяснить, имеет ли связь большой объем молодежи с вероятностью революций и войны. А дисбаланс в сторону мужчин также может увеличивать вероятность нестабильности и войны. Демографические факторы сыграли не последнюю роль в арабской весне.