А потом он врубил передачу, «форд» подпрыгнул и выскочил на улицу задом, чуть не столкнувшись с какой-то другой машиной, и тут сразу визг тормозов и длинный отчаянный вой сигнала, и машина обогнула их в каком-то дюйме, и водитель ее тоже, наверное, кричал, потому что рот его превратился в большое черное «О», только крика не было слышно, и та часть Шеветты, которая все еще оставалась курьером, была в полном восторге – ведь сколько раз эти гады подрезали ее, просто не сосчитать.
– Вот же мать, – сказал этот и начал дергать рычаг передач, и дергал, пока не нашел ту, что нужно, и тогда они поехали нормально.
Наручник болезненно натирал воспаленное место, где висела когда-то эта красная гадюка.
– Ты коп? – спросила Шеветта.
– Нет.
– Охранник? Вроде как эти, гостиничные?
– Ага.
– Ну и что ты намерен делать?
Парень этот, охранник там или кто он, молчал. По его лицу мелькал свет уличных фонарей и вывесок.
– Вляпался в говно, так надо выбираться. Хоть вброд, хоть вплавь.
26. «Цветные люди»
Райделл свернул в переулок, заглушил мотор и вылез из машины. И прибалдел. Однорукий, одноногий человек катился на роликовой доске. Инвалид лежал на ней животом и отталкивался от мостовой странными, вихляющими взмахами двух сохранившихся конечностей. Как недорезанная в лаборатории лягушка. Правая рука и левая нога (ступни на ноге не было) позволяли ему сохранять хоть какую-то симметрию движений. Серое, землистое лицо словно впитало цвет грязного бетона. Райделл и под страхом смерти не сумел бы ответить, к какой из человеческих рас принадлежит этот кошмарный персонаж. Все его тело было затянуто в черный резиновый чехол, сшитый, по всей видимости, из автомобильных камер, шевелюра (или лысина?) пряталась под черной вязаной шапочкой. Человек катился прямо по не успевшим еще высохнуть лужам; проезжая мимо Райделла, он взглянул вверх и сказал:
– Хочешь со мной поговорить? Хочешь со мной поговорить, так заткни на хрен хлебало…
Сзади и чуть справа что-то негромко звякнуло. То ли наручники, то ли цепочки многочисленных молний, украшавших кожаную куртку.
– Пошли, – сказала Шеветта Вашингтон. – Не стоит здесь задерживаться.
– Ты видела? – с надеждой спросил Райделл.
– Постоишь здесь, так не то еще увидишь.
Райделл оглянулся на «Патриота». Не желая облегчать будущим ворам работу (а то подумают еще что), он спрятал ключ зажигания под коврик и запер дверцы. И начисто забыл про заднее окно. Странное это ощущение, когда ты прямо мечтаешь, чтобы твою машину угнали и поскорее.
– Ты точно знаешь, что ее приберут к рукам?
– А заодно и нас с тобой. Линять нужно отсюда, в темпе вальса.
Шагая следом за Шеветтой, Райделл скользил глазами по глухим, без единого окна стенам. От самого низа и до уровня, куда можно еще дотянуться рукой, кирпичная кладка была сплошь покрыта рисунками и буквами, только буквы эти не складывались ни в какие нормальные слова. Вот так же примерно выглядят вопли, хрипы и ругательства, которыми изъясняются герои комиксов.
Едва они свернули налево и сделали пару шагов по тротуару Хайт-стрит, как сзади донеслось негромкое; сытое урчание – кто-то запустил двигатель «Патриота». Спина и затылок Райделла покрылись гусиной кожей, он словно забрел ненароком в фильм про привидения. Ведь там, в переулке, не было ни души, только этот, в черном презервативе, но и он давно выкатил на своей доске на улицу, скрылся из вида.
– Смотри вниз, в землю, – шепнула Шеветта. – Не поднимай глаза, а то они нас убьют.
Райделл послушно уставился на заляпанные грязью носки своих десантных говнодавов.
– Так ты что, знаешь все повадки и обычаи автомобильных воров? Близко знакома с этой публикой?
– Иди, как идешь. Не разговаривай. Никуда не смотри.
Райделл слышал, буквально видел затылком, как машина выворачивает из переулка… приближается… едет рядом. Ну почему так медленно? Насквозь промокшие ботинки противно чавкали. Неужели так и придется умереть, думая о каком-то там мелком, жалком неудобстве, о том, что в ботинках полно воды, что надо бы вылить ее и переодеть носки, только вряд ли это удастся…
Но тут водитель совладал, наконец, с непривычной американской схемой переключения скоростей; «Патриот» взревел и рванулся вперед. Райделл начал поднимать голову.
– Не надо, – прошептала Шеветта.
– Так это что, приятели твои что ли?
– Да не знакома я с ними ни с кем. Лоуэлл, он называет их «сухопутные пираты».
– Какой еще Лоуэлл?
– Ты видел его в «Диссидентах».
– В баре?
– Это не бар. Тусовка.
– Бар не бар, а спиртное подают.
– Тусовка. Сидят там, треплются. Тусуются.
– Кто тусуется? Этот Лоуэлл, он часто туда ходит?
– Да.
– А ты?
– Нет! – с неожиданной злостью отрезала Шеветта.
– Ты хорошо знаешь Лоуэлла? Он ведь твой дружок, верно?
– Вот и видно, что ты коп, по всему разговору видно.
– Нет, – качнул головой Райделл, – не коп. А не веришь – спроси у них сама.
– Не дружок, а знакомый, – снизошла Шеветта. – У меня их много.
– С чем тебя и поздравляю.
– А у тебя есть в этой сумке пистолет или что еще в этом роде?
– Сухие носки. И белье.
– Не понимаю я тебя, – вздохнула Шеветта.
– А ты и не обязана.