– Ублюдок он безрукий, а не друг, провода починить и то не может…
Ямадзаки отодвинул тяжелый бронзовый засов и открыл нижний люк. Через несколько секунд внизу появился Фонтейн. Он оставил одну из своих парусиновых сумок на площадке, повесил другую через плечо и начал карабкаться по ржавым стальным скобам.
Ямадзаки взял самую чистую из грязных кружек и аккуратно, чтобы не прихватить гущу, слил в нее остатки кофе.
Фонтейн положил сумку на край люка и только затем просунул в комнату голову.
– Топливные элементы звезданулись, – недовольно сообщил Скиннер. Он заправлял в шерстяные армейские брюки полы трех, а то и больше, фланелевых, ветхих от старости рубашек.
– Работаем, шеф, стараемся, – сказал Фонтейн, одергивая смявшееся пальто. – Уже скоро. Мощная была гроза.
– Вот и этот, Скутер, он тоже про грозу какую-то говорит, – пробурчал Скиннер.
– Ну и верно говорит, без балды, – улыбнулся Фонтейн. – Благодарствую, – добавил он, принимая из рук Ямадзаки дымящуюся кружку. – Шеветта сказала, что задержится, чтобы вы постарались без нее обойтись. В чем там дело?
Ямадзаки взглянул на Скиннера.
– Дрянь паршивая. – Скиннер затянул ремень и проверил ширинку. – Снова смылась к этому мудиле.
– Шеветта ничего такого не говорила, – заметил Фонтейн. – Да и весь разговор был не больше минуты. Так или не так, но если ее нет, вам нужен кто-нибудь другой, чтобы о вас заботиться.
– Справлюсь и сам, – проворчал Скиннер.
– Ничуть не сомневаюсь, шеф, – заверил его Фонтейн, – только в этом вашем фуникулере поджарились два сервопривода. Быстрее двух дней я их не сменю – тут же, после этой грозы, работы невпроворот, люди вообще без света сидят. Так что нужен кто-нибудь, способный лазать по скобам, чтобы носил вам еду и вообще.
– Вот Скутер и будет лазать, – сказал Скиннер.
Ямадзаки недоуменно сморгнул.
– Это точно? – повернулся к нему Фонтейн. – Вы останетесь здесь и примете на себя заботы о мистере Скиннере?
Ямадзаки вспомнил квартиру в высоком викторианском доме, облицованную черным мрамором ванную. Роскошь, после которой даже не хочется возвращаться в Японию, в Осаку, в холостяцкую конуру, которая вся поместилась бы в одной этой ванной. Он перевел глаза с Фонтейна на Скиннера, затем обратно.
– Если Скиннер-сан не будет возражать, я буду крайне польщен возможностью пожить в его обществе.
– Делай, как хочешь, – снизошел Скиннер. – Да что она там, приклеилась что ли? – он никак не мог стащить со своего матраса мокрую простыню.
– Шеветта так и думала, что вы здесь – такой, говорит, парень университетского типа. – Фонтейн отставил пустую кружку, нагнулся и придвинул сумку поближе. – Говорила, что вы с мистером Скиннером опасаетесь незваных гостей, – добавил он, отщелкивая никелированные застежки.
Тускло поблескивающие инструменты, темно-красные мотки изолированной проволоки. Фонтейн вытащил со дна сумки нечто, завернутое в промасленную тряпку, оглянулся на перестилающего постель Скиннера и засунул тряпку вместе с ее содержимым на дальнюю полку, за покрытые пылью банки.
– Никто незнакомый сюда не пройдет, мы уж позаботимся. – Он понизил голос почти до шепота. – А на всякий пожарный там лежит полицейский револьвер тридцать восьмого калибра. Шесть тяжелых пуль со сминающейся оболочкой. Если вы их используете – окажите мне услугу, утопите ствол, хорошо? Он… ну, как бы это сказать… сомнительного происхождения.
Фонтейн заговорщически подмигнул.
Ямадзаки вспомнил Лавлесса и сглотнул застрявший в горле ком.
– Ну, как вы думаете, – спросил Фонтейн, – все тут у вас будет в порядке?
– Да, – сказал Ямадзаки. – Благодарю вас.
28. Ар-Ви
В половине одиннадцатого прибежала Лори, та самая продавщица, с которой Шеветта познакомилась при самом еще первом своем посещении «Цветных людей». Прибежала и заохала, что с минуты на минуту должен приехать заведующий, Бенни Сингх, и что им никак нельзя больше здесь оставаться, особенно когда этот вот, твой дружок, вырубился вчистую, так что даже не поймешь, живой он или нет, и чего это он, интересно, наглотался.
– Хорошо, – сказала Шеветта, – я все понимаю. Спасибо.
– Увидишь Сэмми Сэла, – сказала Лори, – передавай приветик.
Шеветта уныло кивнула и попыталась растолкать Райделла. Тот пробормотал нечто невразумительное и перевернулся на другой бок.
– Вставай. Нам нужно идти.
В первый момент, когда Райделл только-только уснул, Шеветта крыла себя последними словами за неожиданный для нее самой приступ болтливости. Но если так подумать, она ведь должна была кому-то исповедаться, не этому парию, так другому, пятому, десятому. Иначе и в психушку попасть недолго. Ну и что теперь? Яснее ничего не стало, а только еще больше запуталось. Новость, что кто-то там не поленился и замочил этого засранца, казалась дикой, абсурдной. Шеветта понимала, что так оно, скорее всего, и есть и что теперь она в говне не по колено, а по уши, понимала – и все же чувствовала себя гораздо лучше, чем несколько часов назад.
– Вставай!
– Господи Иисусе…
Райделл сел, ошалело помотал головой и начал тереть глаза.