Вся обстановка маленькой комнаты, куда проводил их жирный, состояла из двух стенных экранов и кожаного диванчика.
– Я сейчас, только заварю вам
– Чего это ты там намолола про парные татуировки?
Райделл бегло осмотрел комнату. Чисто. Голые стены. Мягкое освещение.
– Теперь он отвяжется от нас, даст время повыбирать. Ну а парные – чтобы не удивлялся, чего мы так долго копаемся.
Райделл поставил сумку в угол и сел на диван.
– Так мы что, можем здесь посидеть?
– Да, нужно только вызывать образцы.
– А это как?
Шеветта взяла дистанционный пультик, включила правый экран и пошла гулять по меню. Увеличенные, с высоким разрешением снимки татуированной кожи. Минут через десять жирный принес подносик с двумя большими керамическими кружками.
– Тебе
– Спасибо, – неуверенно сказал Райделл, беря тяжелую, как булыжник, кружку.
– Располагайтесь поудобнее и никуда не
Он широко улыбнулся и ушел, помахивая пустым подносом.
– Мормонский?
Райделл с сомнением принюхался к поднимавшемуся над кружкой пару. Ничем вроде не пахнет.
– Им кофе не полагается. А в этом чае эфедрин.
– Это что, наркотик?
– Его делают из одного растения, в котором есть что-то такое, мешающее уснуть. Все точно как кофе.
Не до конца убежденный, Райделл решил, что чай все равно слишком горячий, и поставил кружку на пол, рядом с ножкой дивана. Девушка на экране демонстрировала дракона вроде дядиного, только этот был поменьше и не на спине, а на левом бедре. Сквозь верхнюю часть ее пупка было продето маленькое серебряное колечко. Шеветта нажала кнопку. С потного байкерского предплечья глядело лицо президентши Миллбэнк, выполненное в черно-белых тонах.
Райделл вылез из мокрой куртки, только теперь заметив разодранное плечо и белые клочья синтетической ваты.
– А у тебя есть татуировки? – Он отбросил куртку в угол.
– Нет.
– Так откуда ты все про это знаешь?
– Лоуэлл. – Шеветта перебрала еще с полдюжины картинок. – Вот у него есть. Гигер.
– Какой еще гигер?
Райделл открыл сумку, достал носки и начал распутывать мокрые ботиночные шнурки.
– Художник такой. Девятнадцатого, что ли, века. Классика, самая взаправдашняя. Биомеханика. Лоуэлл сделал себе на спину картину этого Гигера «N. Y. С. XXIV»[26]
. – Шеветта назвала римские цифры, как буквы: «экс-экс-ай-ви». – Там вроде этого города, Сан-Франциско. Без никаких цветов, все черно-серо-белое. А он хочет еще и рукава, чтобы в масть, вот мы и зашли сюда как-то, посмотрели других Гигеров[27].– Слушай, – сказал Райделл Шеветте, нервно разгуливавшей вдоль экранов, – ты бы села, что ли, а то шея устала головой вертеть.
Он снял мокрые носки, закинул их в мешок с эмблемой «Контейнерного города» и натянул сухие. Обуваться не хотелось, но что, если придется мотать отсюда в темпе? Райделл вздохнул, надел ботинки, начал их шнуровать, и тут наконец Шеветта угомонилась, села.
Она расстегнула куртку, скинула ее с плеч и потянулась; негромко звякнул болтающийся на цепочке наручник. Черная футболка с по плечо обрезанными рукавами, бледные, без малейшего признака загара руки. Шеветта перегнулась через диванчик и вроде как
– Слышь, – вспомнил он вдруг, – а этот мужик в плаще – ну тот, который застрелил…
Райделл не успел сказать про волосатика на велосипеде – Шеветта больно вцепилась ему в запястье. Снова звякнул наручник.
– Сэмми. Он застрелил Сэмми, там, наверху, у Скиннера. Он… он охотился за очками, а очки были у Сэмми, и он…
– Подожди. Подожди секунду. Очки. Всем нужны эти долбаные очки. Их ищет этот мужик, их ищет Уорбэйби…
– Какой еще Уорбэйби?
– Здоровый негр, который высадил заднее окно машины – ну, когда я от них смывался. Вот он и есть Уорбэйби.
– И ты думаешь, я знаю, что они такое?
– И ты не знаешь, почему все на свете за ними
Шеветта взглянула на него, как на лошадь, вежливо спросившую, не кажется ли ей, что сегодня самый подходящий день потратить все, какие есть, деньги на этот вот лотерейный билетик.
– Давай-ка начнем с самого начала, – предложил Райделл. – Расскажи мне, где ты их
– С какой такой стати?
Райделл обдумал вопрос.
– А с такой, что ты давно была бы на том свете – не выкинь я там, на мосту, этого идиотского номера.
Теперь задумалась Шеветта.
– О’кей, – кивнула она секунд через двадцать.