Виртуоз

Алексей чувствовал неумолимый вектор истории, который завершался острим ракеты. Неодолимый напор, толкающий человечество к своему концу. Все духовные ценности и богатства, помещенные в головную часть ракеты, откуда полыхнет раскаленное ядовитое пламя. Старался противодействовать напору. Обращал вспять жестокий вектор. Останавливал стремление человечества к самоубийству. Заговаривал, преображал взрывчатку, чтобы ракета взмыла в космос, достигла безжизненной планеты, опустилась среди безводных морей и ледяных кратеров, и из нее потекли животворные реки, распустились божественные сады, поднялись дворцы и соборы и среди цветов, окруженная светоносными силами, пошла босоногая и прекрасная «Весна» Боттичелли.

Он вспомнил вчерашнее свидание с Мариной, ее женственность, красоту. И этой нежной, обожаемой мыслью совершилось преображение. Орудие гибели превратилось в источник творчества.

— Перед каждым пуском мы освящаем ракету. Для этого у нас есть гарнизонный батюшка, отец Никодим.

Из фургона появился священник в облачении, фиолетово-золотой, с крестом и священной книгой. Служка в темном подряснике нес серебряную чашу с горящей свечой и раскладной столик. Военные приблизились, обступили священника. Испытатели среди высоких ажурных конструкций перестали двигаться, смотрели вниз. Священник глухо, неразборчиво загудел, шевеля русой бородой, поднимая троеперстие ко лбу. Стоящие вокруг генералы, министр, офицеры свиты неумело и старательно крестились. Алексей, глядя на белое, улетающее ввысь острие ракеты, перекрестился, словно перед ним была колокольня, рассылающая по окрестным лесам благую весть, и на этот благодатный звон откликались кукушки, ярче горели цветущие золотые ивы, несся в тучах лоскут голубого неба. Телеоператор осторожно и вкрадчиво обходил молящихся офицеров, снимая ракету и Алексея. Священник, завершив молитву, окунул кропило в серебряную чашу и стал размашисто брызгать на ракету, на генералов, на Алексея, и, вторя ему, вновь посыпал мелкий дождь, осыпая всех небесной росой.

— Алексей Федорович, — начальник космодрома отвлек Алексея от мечтаний. — Мы тут с товарищем министром посовещались. Он сказал, что вы с ним обсуждали возможность присвоения ракетам имен царских мучеников. Это, конечно, дело высшего руководства страны, будет такое или не будет. Но сейчас, на испытательном пуске, можно было бы написать на ракете какое-нибудь царское имя. Не откажитесь, Алексей Федорович. — Он обернулся, кивнул. На его знак появился полковник, держа ведерко с красной краской и кисть, — Любое царское имя, на ваше усмотрение.

Алексей принял ведерко и кисть. Сопровождаемый полковником, стал подниматься по стальным конструкциям. Миновал металлическую юбку, окружавшую основание ракеты. Переступил через жгуты в сетчатой оплетке, подключенные к приборному блоку с циферблатами. Перед ним оказалось белое, как слоновая кость, тело ракеты. Помедлил. Окунул кисть в ведерко. Красной краской вывел на ракете: «Царевич Алексей». Надпись вместе с ракетой улетит в космос, достигнет Божьего престола, и Господь прочитает имя святомученика, прикажет всем праведникам и угодникам молиться за Россию. Смотрел, как, отделяясь от букв, скользят вниз алые струйки.

Они возвращались в гарнизон по широкой просеке, среди темных, напоенных дождем и туманом елей. По обочинам бетонки цвели ивы. Алексею захотелось вдохнуть их запах, почувствовать губами влажную сладость соцветий.

— Если можно, остановите на минуту.

Машина остановилась. Военные вышли, стали курить, равнодушные к чудесной природе. Алексей сошел с бетонки на мокрую землю, на которой отпечатались огромные клетчатые следы ракетовоза. Тягач провез громаду ракеты, выдавив в грунте ребристые, наполненные водой вмятины.