Виртуоз

Сооружение покоилось на высоком гранитном цоколе и имело два уровня, нижний и верхний, и два входа, ведущие в нижний и верхний храмы. Кругом было не людно, не докучали назойливые автомобили. Оказавшись перед храмом, с первого мгновения Алексей ощутил таинственную зыбкость пространства, в котором высились белоснежные стены, круглились золотые купола, струились на солнце кресты. Воздух слабо трепетал, неслышно содрогался, незримые струи налетали на стены храма, отраженные, свивались в завитки и кольца, уносились вспять. Казалось, храм был подвержен непрерывным приливам и отливам, выдерживал натиск бескрайнего океана, противостоял упорным стихиям.

Вглядевшись в белокаменные стены, в гранитное основание, в солнечное золото кровли, Алексей обнаружил, что они не до конца материальны, наполовину прозрачны. Сквозь них просвечивало иное сооружение, бестелесно-голубое, как лунный свет. Призрачный дом, созданный из голубых теней, скрывался внутри храма, как в коконе, находился под защитой его мраморной, гранитной, золотой оболочки. Дом был одноэтажный, с подвальной частью, украшен каменным орнаментом, с округлым арочным входом. Алексей понял, что это дом Ипатьева, разрушенный в своем материальном виде, но уцелевший в бесплотном, идеальном образе.

Дом словно плавал внутри храма, как зародыш в яйце. Его первый этаж помещался в пространстве верхней церкви, а подвал опускался в глубину церковного цоколя. Этот внутренний, сокровенный дом также был прозрачен. В нем просвечивали гостиная, столовая, спальные, парадная лестница, зеркала и люстры, картины на стенах.

Все это лишь угадывалось, туманилось, как в потоках воды, покрывалось размытой рябью. Сквозь рябь вдруг появлялись обитатели дома, бестелесные, как тени на занавесках, — мужчина и женщина, четыре барышни, мальчик. Алексей догадался, что это была царская семья, но не мог объяснить, явлена ли она душами, не желавшими покидать последнее земное пристанище, или это отражения, сохраненные развешенными по дому зеркалами и живущие по законам нематериального мира.

Он стоял перед храмом и испытывал головокружение, какое бывает при мысли о бесконечности. Или от долгого всматривания в глубину звездного неба, когда в черных пустотах среди лучистых звезд обнаруживается мерцание удаленных светил, а среди них проступают туманности галактик, а в этих туманностях брезжат прогалы, уносящие твой взгляд в беспредельные глубины, и то телескопическое удаление миров, анфилада беспредельных пространств вызывает помутнение разума.

Он понимал, что пространство, в котором совершилось убийство, давно отлетело. Земля в своем осевом вращении, в круговом движении вокруг Солнца, в полете вместе с Солнцем к созвездию Лебедя, давно оставила тот крохотный объем Вселенной, где размещался роковой подвал, — царь нес на руках цесаревича, царица, боясь оступиться, держалась за холодные стены, царевны, приподымая подолы платьев, нащупывали ступени. Но случившееся в подвале убийство гналось за Землей, не отпускало Землю, догоняло ее. Пули, выпущенные из револьверов в царя, летели вслед за Землей, настигали живущие на ней поколения, порождали бесконечные убийства и бойни. Земля, охваченная убийствами, мчалась во Вселенной, оставляя кровавый след.

Храм, возведенный на месте убийства, служил ловушкой для пуль. Собирал под золотыми куполами выпущенные убийцами пули. Не давал им разлететься. Спасал живущие на земле поколения. Запрещал пулям распространяться по Вселенной. Этим и объяснялась вибрация, окружавшая стены храма. Протуберанцы и вихри, отраженные от белокаменных стен.

— Пойдите, помолитесь Святомученикам. Они вам помогут, — произнесла проходившая мимо женщина в платке и долгополом платье. Ее немолодое лицо было красиво, с тонким носом и бледными синими глазами, в которых было столько доброты, просветленной веры, преодоленных испытаний и мук, что у Алексея возник благодарный отклик, ощущение, что она возникла неслучайно, послана, чтобы пригласить его в храм. Он поклонился ей, поднялся по лестнице и вошел в церковь.