Виртуоз с удовольствием выслушал тонкую лесть. Цветок белой астры щекотал его чуткими лепестками, заманивал в свою белоснежную глубину.
— Почему бы и нет. Как знать, может быть, для этого мы собрались здесь сегодня. Никто, кроме вас, не создаст кино государственного масштаба.
Заинтриговав Басманова, он отошел к митрополиту, приблизившись к его вздымавшемуся под рясой животу, на котором поблескивали бриллианты.
— Владыко, меня очень огорчают ползущие слухи о нездоровье Святейшего. Конечно, он далеко не молод, как и все мы, может болеть. Действительно, ездил в Швейцарию, чтобы показаться профессору Кляйнеру, кстати, католику. Но кто-то в Патриархии упорно распространяет слухи о скорой кончине Святейшего, о близком избрании нового Патриарха. Согласитесь, это вредит церковным делам.
Виртуоз знал, что источником слухов является сам митрополит Арсений, участвующий в острой внутрицерковной схватке за будущий патриарший престол. У Арсения среди епископов было немало противников, ему припоминали скандал по поводу торговли табаком и водкой, к которой он якобы был причастен. Однако Кремль благоволил Арсению, исповедующему государственную философию Иосифа Волоцкого. В случае скорой и неизбежной кончины нынешнего Патриарха, Кремль поддержит кандидатуру Арсения.
Митрополит — тяжелый георгин темно-вишневого цвета, раскрыл свои мясистые лепестки властно и царственно, господствуя среди прочих цветов. Виртуоз любовался его зрелой, тяжеловесной красотой.
— Мы молимся о здоровье Святейшего, о продлении его дней. Злокозненные слухи исходят от тех архипастырей, которые сеют семена раскола в нашей церкви, обвиняют нынешнего Патриарха в том, что он слишком тесно прильнул к власти, не внемлет народному стону и ропоту. Я же, как вы знаете, Илларион Васильевич, всегда проводил и провожу политику соединения светских усилий власти и духовных радений церкви в деле укрепления основ православия и Государства Российского.
Митрополит благожелательно и твердо смотрел на Виртуоза. В его умных глазах было превосходство тысячелетней церковной традиции над краткосрочными и эфемерными претензиями светской власти.
— Ну, как рыбалка? — Виртуоз, посмеиваясь, обратился к партийному председателю Сабрыкину. — Слышали, что вы щучку вытащили на двадцать килограмм, а на ней кольцо времен царя Петра. Правда, что ли? — Виртуоз знал о рыбацкой страсти Сабрыкина, которой тот предавался в большей степени, чем партийным и думским заботам. — На уху бы хоть пригласили?
— Да кто это чепуху всякую разносит! — раздраженно ответил Сабрыкин. — Какая такая щука?
— Как? — делано удивился Виртуоз. — На партийном сайте вывешена фотография щуки и текст: «Золотая рыбка партии «Единая Россия». Загадайте желание». Я загадал.
— Какое же вы желание загадали? — недоверчиво, ожидая подвоха, спросил Сабрыкин.
Жесткий садовый василек ощетинился колючим соцветием, напрочь лишенным запаха.
— Желание мое скромное. Чтобы в нашей любимой партии появилась хоть одна голова, которая думала бы не о своем разбухшем кошельке, а о государстве. Иногда я смотрю на вашу толпу, и она мне напоминает стадо быков на водопое. Все одинаковые, жадные, тупые и травоядные. Зелень любят. — Виртуоз жестоко улыбнулся и отошел, перехватив злой и мстительный взгляд председателя.
— Боже мой, какой счастье! — Он раскланялся перед мэром Корольковой, с театральным обожанием созерцая ее девичье лицо, ставшее жемчужным под скальпелем пластического хирурга и пальцами массажиста, ежедневно втиравшего в щеки и подбородок дамы килограммы омолаживающих мазей. — Как бы мне хотелось побывать в вашем дивном городе! Опять белой ночью промчаться на катере по каналам, среди дворцов и парков. Не забуду, как мы пили с вами шампанское посреди Невы, чокались бокалами с крейсером «Аврора».
Белая лилия пленительно растворяла душистые лепестки, источала свежесть и девственность. И хотелось приблизить губы к цветку, растворить нежное лоно, целовать в интимную сердцевину.
— Петербург — город блестящих дам и изысканных кавалеров. Вы, Илларион Васильевич, самый завидный кавалер России, — чуть жеманно улыбнулась красавица, переступив тяжелыми, одутловатыми ногами.
Виртуоз, словно шмель, перелетал с цветка на цветок. Все цветы взрастали под ласкающим солнцем власти. Питались ее живительными лучами. Поворачивали в сторону властного светила чуткие венчики. Светило текло по небосводу, меняло свое расположение, и цветы следовали за ним, обращая в его сторону свои лепестки. Солнце власти переместилось от Ромула к Рему, и цветы, согласно своей природе, отворачивались от Ромула и тянулись к Рему. Это поведение царедворцев Виртуоз не мог изменить, даже если бы зажег над головой Ромула искусственное солнце.