Виртуоз

— А еще был случай с летчиком в Афганистане. Летал бомбить укрепленные кишлаки, и его сбили в ущелье. Самолет загорелся, он успел выпрыгнуть с парашютом, упал в самой гуще врагов. А пленных русских летчиков, как известно, мучили ужасно, предавали страшной казни. Лежит он у камня. Вдали горит самолет. И видит, что бежит множество мусульман, все с оружием, прямо к нему. Настало время прощаться с жизнь, и он воззвал предсмертной молитвой к Богу: «Господи, прости меня за все прегрешения и, если можешь, спаси!» Смотрит, перед ним явился человек в царском военном мундире, в офицерской фуражке с орлом, а на плечи наброшена мантия из горностая. Господи, да это же царь. Говорит летчику: «Встань сюда!» Приподнял мантию и накрыл ею пилота. Мусульмане рядом пробегают, по-своему говорят, стучат башмаками по камням, дыхание их слышно, а летчика не видят. Он под покровом царя стал невидим. Когда убежали, царь опустил мантию, взял его за руку:« Пойдем, я тебя поведу». Летчик за царскую руку держится, идет по земле, а это не земля, а минное поле. То одна мина под ногами, то другая. Провел его царь сквозь мины, указал путь и исчез. Летчик начал в свой гарнизон пробираться. Шел по пустыне двое суток, без воды, стал умирать от жажды. «Государь, спаси, не дойду!» И тут же из-под камушка — ручеек. Летчик напился, флягу набрал, миновал пустыню. Не ел три дня, сил не осталось. «Государь, накорми, иначе погибну». Еще немного прошел, видит на камне лежит лепешка, на ней изюм, будто пастух позабыл.

Летчик поел, и ему сил еще на сутки хватило. Шел, шел и упал бездыханный. Очнулся у своих в лазарете. «Как вы меня нашли?» — «А к нам какой-то афганец пришел, на голове чалма, одет в хламиду, а лицо будто русское, глаза голубые, золотая бородка. «Там, говорит, ваш человек лежит». Летчик ничего не ответил. Знал, что это царь ему жизнь спас.

Алексей завороженно слушал, будто спал наяву. Ему казалось, в него вливается чужая судьба, необъяснимая благодать. Происходит таинственное зачатие, наливается алый бутон, готовый раскрыться волшебной розой. Оператор наводил камеру. Женщина, похожая на лазурного ангела, появлялась и исчезала, и ее появление было связано с алым бутоном, с мучительным зачатием, с волшебным преображением.

— И еще одно свидетельство,— отец Никандр, недавно тусклый, болезненно печальный, теперь был похож на юношу — своим розовым нежным румянцем, сияющими глазами, певучим взволнованным голосом. — Дело было в девяносто третьем году, при штурме Белого дома. Там скопилось множество народу, — депутаты, отставные военные, политики, но больше простой московский люд, — женщины, дети, старики. А уже стрельба, по дому бьют танки, строчат пулеметы, все горит, кругом убитые. А был там один священник, издалека, то ли из Якутии, то ли из Коми. И была с ним икона Царских Мучеников, у нас, в России, еще не прославленных, но уже многие из батюшек ей молились. Священник видит, что бой идет страшный, и скоро все погибнут в огне или от пуль и снарядов. «Идите сюда, — говорит он женщинам, детям, а также тем, кто ранен, но еще ходить может, — государь-мученик выведет нас отсюда. Молитесь ему, и — за мной!» Построил их, выставил перед грудью икону и повел наружу. Кругом пули свистят, танки бьют, а они идут вслед за иконой, батюшка поет псалом, и пули их огибают. Так и прошли невредимы сквозь строй солдат и в городе растворились. Батюшка смотрит, а в икону пуля попала, прямо в грудь Государю.

Бутон в душе наливался, в нем трепетали готовые раскрыть– »« лепестки, и сила, наполнявшая дивное соцветие, была любовь, обожание, неведомое прежде благоговение. Бог знает к кому. И к ним степенным монахам, и к тем, кому были явлены знамения, и ко всему безымянному множеству народа, верящего и страдающею, уповающего, как и он, на спасительное благодатное Чудо, и к этой прелестной женщине, источавшей лучистую лазурь и пленительную нежность.

В дверях трапезной появился молчаливый служитель. Настоятель отец Феофан поймал его взгляд.

— Владыко, дорогие отцы, любезный Алексей Федорович, нам дают знать, что трапеза готова. Приглашаю к столу, — и повел в соседнее помещение, где был накрыт стол. Алексея усадили рядом с владыкой, напротив настоятеля. Было много фарфоровых блюд и стеклянных ваз, всевозможных белых и красных рыб, затейливых салатов, обильных овощей и фруктов. Перед каждым стоял винный кубок, чаша, серебряный сосуд. На стене висела икона Царя Мученика, большая, искусно написанная, — красная перевязь на груди, горностай на плечах, скипетр и держава в руках, золотой нимб вокруг головы.

Служитель обходил стол, держа стеклянный графин с темным церковным вином. Наполнял стоящие на скатерти сосуды. Перед Алексеем тускло сиял серебряный кубок с орнаментом и выбитой надписью: «Чаша сия». В него из стеклянной губы графина полилась густая темно-алая струя, наполнив кубок до верха.