Виртуоз боевой стали

Полдень вливался в долину потоками неспешного теплого ветра, дробился солнечными сполохами в россыпях мелких соляных кристаллов – обильных следах давным-давно покинувшего эти места моря, проступающих на граните окрестных скал.

Здесь не было ничего, кроме этих скал, серого песка, ветра и мутного потока (уже не ручей, но еще не река), петляющего между нагромождениями изувеченного временем камня – мертвого камня, жалкого в своих безнадежных попытках очертаниями походить на живое. А вверху – только синева (спокойная, безразличная) и одинокое солнце, и все.

Полдень.

Время для одиночества и схватки внутри себя.

Нор шел у самой воды, ощущая босыми ступнями плотную сырость песка; и проплывали по сторонам валуны, причудливые громады утесов, а изредка и фигуры уединившихся учеников – застывшие среди камней в каменной же неподвижности смуглые тела, одинаково перечеркнутые белизной набедренных повязок.

Вот и привычное место – проточенная водою скала, перебросившаяся через поток мрачноватой, тяжеловесной аркой; и тщательно скрываемая ото всех тайна, непонятно почему вздумавшая уродиться в этой мертвой долине.

Тайна. Невзрачный стебель, нахально тянущийся вверх. Он не мог, никак не мог вырасти тут, но вот – вырос, и плевать ему, что не бывает такого, а для тех, кому вздумается исправить недосмотр Всемогущих Ветров, допустивших живое укрепиться в не ему надлежащем месте, он припас длинные, свирепо изогнутые шипы. А ведь могут, могут найтись истовые поборники гармонии и порядка, тем более – среди орденской братии, тем более – в стенах Школы. Поэтому Нор и превратил существование этой колючки в свою тайну, а если что, так и драться за нее станет.

Сентиментально?

Да.

И Первый Учитель говорил, и Командор наставляет, что излишняя для воителя чувствительность нарушает гармонию души Нора. Именно с этим назначено ему сражаться в часы полуденного уединения. Только назначения архонт-магистра нужны Нору, как на пожаре ложка. Нор и сам разберется, с чем ему драться внутри себя.

Он нащупал измочаленный кончик стягивающего ворот шнурка, потянул, и заношенный невесть сколькими поколениями учеников коричневый подрясник тяжко осел на песок. И Нор тоже опустился на песок, скрестил ноги, уперся ладонями в колени, пытаясь отлучить чувства от окружающего – как всегда, как в любой день из полутора лет, вырванных из жизни для Школы. И – как всегда же – ничего из этой затеи не получилось.

Потому, что со скал стекали печально шуршащие струйки пыли. Потому, что на мутной поверхности потока рождались бесшумные водовороты и солнце вспыхивало в них внезапными искрами. Потому, что где-то далеко море дробилось о каменистый берег пенными всхлестами и от этого тихо и зовуще гудел плотный песок. Потому, что смутные крылатые тени плавно скользили по песку и, коснувшись подножий утесов, вдруг стремительно взмывали по ним и пропадали из глаз. Потому, что…

«Нор!» И не понять – то ли негромкий сдерживаемый смех, то ли это вода журчит… А потом снова (тихо, зовуще): «Но-ор!»

Он вскинулся, ошалело завертел головой – никого. Наваждение… Хотя… Ну конечно, вон она, за тем валуном, вздыбившимся на середине потока. Замерзла, губы бледные, трясутся, вздернутый нос шмыгает, мокрые волосы прилипли ко лбу, в них запуталась тина, но глаза лучатся восторгом, и вся эта до ушей ухмыляющаяся рожица кажется воплощением единственной чрезвычайно содержательной мысли: «Ай да я!!!»

Смилуйтесь, Всемогущие, да как же Рюни сумела пробраться в охраняемые угодья Школы?!

Нор поманил ее пальцем: плыви сюда! Нет, не хочет она сюда, мотает головой, да так, что срывающиеся с коротких волос брызги долетают до берега. С коротких волос? Ну вот, так давно не виделись! Она стрижется уже… Да выбирайся же ты на берег, совсем ведь окоченеешь! Нет, опять головой замотала. А потом – беззвучно, одними губами:

– Ты рад?

Нор только руками развел. Она еще спрашивает! Потом вдруг затревожился: а с чего бы Рюни вдруг отважилась на такое? Только чтоб его повидать, или…

Он спросил это торопливо и гораздо громче, чем следовало (даже несмелое эхо зацепилось на миг за вершины окрестных скал), и Рюни испуганно оглянулась, а потом отлепилась от своего валуна и подплыла ближе. Течение развернуло ее и поволокло вдоль берега, но она изловчилась ухватиться за что-то на дне. А вот за протянутую Нором руку хвататься не стала. Почему?

Несколько мгновений Рюни, тяжело дыша, снизу вверх смотрела на присевшего на корточки Нора. Над водой по-прежнему виднелась только ее голова, и было ясно, что неудобно ей так и холодно, но выкарабкиваться на песок она явно не собирается. Нор уже всерьез начал обдумывать, как бы это ее вытащить силком, но тут Рюни заговорила – торопливо, то и дело отплевываясь от захлестывающей рот пародии на волны: