Вирус

Сергей Михайлович долго ругался, ущерб, сказал, на много миллионов. И вообще это прямо какая-то фантастика. Вся теория вероятностей, сказал, летит в мусорную корзину. Ну, они с папой сидели допоздна, потом Аркадий Иванович зашёл, папин друг, тот самый, что компьютер нам устанавливал. Выловили они этот вирус в конце концов. Лечить даже не стали — вдруг выживет и по новой пакостить начнёт? Отформатировали винт — ну, то есть затерли всё, что в памяти было. Жалко игрушек, — вздохнул он. — Папа вдобавок ещё обозлился, сказал — всё, больше никаких игр, никаких левых дискет, осваивай лучше программирование…

— Ты сам-то как? — перебил я.

— Да чего со мной сделается, — Лёшка махнул рукой. — Фингал, конечно, болит…

— А палец? Этот гад успел порезать?

— Нет, это я, оказывается, зашиб, когда падал. Повязку наложили, сказали, через неделю всё пройдёт. Врачиха со «скорой» нудеть начала, что, наверное, сотрясение мозга, что надо в больницу… Но мама отказалась. Знаю я, говорит, ваши больницы. Вот так. Теперь все узнают, дразниться будут, — грустно заключил он.

— С какой это стати? — вскинулся я. — Я ни слова никому…

— Да всё уже, поздно пить боржом, — невесело усмехнулся Лёшка. Мама-то ещё в тот день классной звонила, всё ей и рассказала. А наша Ольга, она ведь такая, всем растреплет. Все учителя, наверное, уже знают. Скоро и наши ребята подначивать станут.

— А рожи у них не треснут? — хмуро поинтересовался я. — Пусть только попробует кто вякнуть… Не боись, всё тихо будет.

…Уж что-что, а длинные языки я прищемить сумею.

— Ты только не очень выступай, — малость охладил он мой порыв. — А то ещё хуже получится. Начнут за спиной всякие гадости болтать. И так уже…

Не договорив, Лёшка нагнулся за сумкой.

— Потопали, что ли, на биологию? — предложил он, взглянув на часы. Нам же ещё самостоятельную писать…

Ну, вот и она, славная победа. Веники цветов, корыто шампанского. Добился-таки я своего. Сработала операция «Вирус». Да ещё как сработала Андрюхина электронная пакость, выходит, Лёшку спасла! Если бы не компьютерная шуточка со звонком в банк, эти гады, Фомич с Квадратным Шкафом, уж точно замочили бы Лёшку. Я про такие дела знаю. На фиг им пацан-свидетель… Ну, теперь их в ментовке раскрутят. Ведь не иначе как по чьей-то наводке шустрили. Хотя, кто его знает. По-моему, странно они себя вели, на серьёзных людей не похоже. Те, серьёзные люди, сперва бы позвонили в квартиру, убедились бы, что дома никого — и тогда лишь впёрлись бы. И дверь бы аккуратно открыли, чего её, Лёшкину дверь, ломать — замок типовой, кому надо, за пять минут ключ подберёт. Странные, конечно, люди Антон Сергеевич да Лия Семёновна. Квартира богатая, деньги имеют — другие на их месте такую бы дверь отгрохали, танком не своротишь. Хотя бы как у наших соседей Брюквиных. А они… Ну, теперь-то, ясное дело, зашевелятся. Когда жареный петух клюнул.

Да, можно радоваться. Спас друга, избавился от проклятого ящика… Но было мне не в кайф, а очень даже наоборот. Словно какой дрянью обляпался. Или как если зуб начинает болеть. Он только начинает, а я уже вибрирую потихоньку, представляя всю дальнейшую тягомотину… Вот и сейчас не мог я радоваться. Что-то было здесь нехорошее. Точно бутерброд с мылом.

В таком намыленном настроении я просидел всю биологию, что-то начиркал на листочке по самостоятельной, но сдавать не стал — парой больше, парой меньше — теперь всё пофигу… И потом, на истории, я был непривычно тихий — уткнулся в парту, думал. Наверное, для нашей исторички Елены Ивановны это был самый счастливый урок в жизни. В кои-то веки безнравственный паршивец Огрызкин её не доводит, не украшает её, историчкину, жизнь всякими мелкими заподлянками… Немного же требуется для счастья истеричной Ивановне.

Мне вот, однако, хотелось большего. Я, наверное, никогда не скрипел мозгами так отчаянно, как сегодня, тусклым мартовским днём, глядя в уже целую четверть немытое окно, где из плотных, под завязку набитых снегом облаков вырисовывалась некая фигура, подозрительно смахивавшая на фигу.

Вот, значит, перестанет Лёшка забивать себе голову компьютером, быстро схлынут всякие там Полунины, Михайлики и Белецкие, сообразят, что больше поживиться нечем. И всё станет как раньше.

Нет, уже не всё. Это Лёшка, наивный честный Лёшка, который ни о чём таком не догадывается, снова начнёт писать стихи, спорить со мной о книжках, сочинять фантастический роман о космическом пришельце, угодившем в пятнадцатый век, в нежные объятия испанской инквизиции. К уже написанным полгода назад пяти страницам прибавится ещё несколько. Он весной будет гонять со мной на великах по парку, это с ним, с прежним Лёшкой, мы, быть может, летом сплавимся на байдарке к Мраморному озеру, обследуем пещеры в тамошних горах…