Вирус

Она говорила и сгребала в кучу бумаги. Я поспешил помочь ей.

– Роза, послушай меня, не надо ничего здесь делать. Уходи поскорее, все эти документы – сплошная ложь.

Я пролистал какие-то бумаги. Некоторые медицинские карты были чистыми, в других записаны бредовые россказни больных. Перебирая бумаги, я наткнулся на настольный календарь доктора. Под сегодняшним числом были написаны два иероглифа: «страх» и «ужас», а днем раньше – иероглиф «она» и еще: «Она в подземном дворце».

Опять «Она в подземном дворце». За истекшие дни эти несколько иероглифов буквально подорвали мой дух. Они вызывали во мне безотчетный ужас, хотелось крепко зажмурить глаза, а потом проснуться и избавиться от всего этого кошмара. Так бывает, когда смотришь фильм ужасов. В самый страшный момент большинство зрителей испытывает противоречивое желание: смотреть на экран и при этом покрепче зажмурить глаза.

Глаза я все-таки не закрыл. К сожалению, это не сон. Слова на листочке календаря были написаны очень небрежно, словно в большой спешке. Последние штрихи почти неразборчивы: в иероглифе «дворец» нижняя черта слишком жирная – густо-синяя, видимо, Мо очень сильно надавил на ручку.

– Извини, Роза, посмотри, это почерк доктора? – захотел удостовериться я.

– Да, это он написал. – Роза взглянула на листок календаря. – «Она в подземном дворце». Что это может значить?

– А ты не знаешь?

– Я не понимаю смысла этих иероглифов.

– Разве раньше ты их никогда не видела?

– Нет. А что это такое? Что-то плохое? У меня отлегло от сердца, я глубоко вздохнул.

– Ничего плохого. Все хорошо, просто отлично.

Роза продолжала перебирать эти никчемные бумажки. Тогда я придавил пачку рукой и, набравшись храбрости, сказал:

– Оставь это, Роза. Ты должна подумать о будущем.

– Я думаю. Надо искать себе новую работу, – улыбнулась она мне.

– Давай уйдем отсюда! Поколебавшись, она кивнула и вместе со мной спустилась по лестнице. В последний раз осмотрелась вокруг, коснулась рукой своего стола, ласково погладила телефон и тихо пробормотала:

– Мне так нравилось это место.

– Без доктора Мо здесь действительно тихое и прекрасное место, мне самому хотелось бы работать здесь.

– Ну, все. Нельзя вечно жить в тишине и одиночестве, – сказала Роза самой себе.

– Это точно.

На улице опять шел дождь. И сегодня праздник фонарей Юаньсяо… Роза раскрыла зонтик и сказала:

– Пойдем вместе.

Мы шли под одним зонтом, тесно прижавшись друг к другу. Я в последний раз оглянулся на маленький домик, как бы прощаясь с ним.

Дождь в праздник фонарей Юаньсяо случается редко. Поэтому сегодня на улицах не было веселой толпы, никакой толкотни и давки. Зато для меня этот древний китайский праздник стал незабываемым днем. Мы с Розой так и шли под одним зонтом, прижавшись друг к другу. Еще никогда в жизни я не был так близок с девушкой. Я весь напрягся и, хотя чувствовал себя очень неловко, был счастлив.

Скоро шесть часов, под завесой дождя стало быстро темнеть.

– Уже вечер, может быть, куда-нибудь сходим? – спросил я.

– Как скажешь, – просто ответила она. Я привел ее в маленький ресторанчик, который мне очень нравился, и заказал блюда шанхайской кухни. Впервые в жизни я пригласил девушку в ресторан, поэтому не очень-то представлял, как мне следует себя вести. От смущения я уткнулся в тарелку – набросился на еду как голодный тигр. Я жадно глотал куски и ничего не замечал вокруг. Что касается

Розы, то она ела очень мало и выбирала только овощи. Лишь когда я наелся, она взяла палочками несколько кусочков мяса.

– Почему ты так мало ешь? Не заболела ли?

– Потому что я на диете, – улыбнулась Роза, и я тоже заулыбался.

Когда мы вышли из ресторана, с неба продолжал сыпаться мелкий дождь. Разноцветные огни большого города расцвечивали дождевые капли всеми цветами радуги.

– Можно я провожу тебя? – спросил я, набравшись храбрости.

Она кивнула, и мы свернули в маленький переулок неподалеку от консерватории. Там посреди улицы в одиночестве мок под дождем знаменитый памятник Пушкину.

– Каждый день я прохожу мимо. Ты знаешь, он очень одинок. Встал посреди улицы, замер на мгновение и сделался безжизненным камнем. Но камень тоже может быть одушевленным. Если есть форма, значит, есть и жизнь. Памятник тоже способен размышлять, у него есть чувства и рассудок, и с этой точки зрения он живой. Но только вечный – бессмертный. Потому что жизнь существует вечно.

– Никогда бы не подумал, что у тебя такое живое воображение, – удивился я.

– Просто так подумалось. Пойдем скорее, не надо его беспокоить. Может быть, он сейчас здесь под дождем сочиняет стихи. – Роза рассмеялась. Ее смех во влажном воздухе звучал глухо, словно бы из-за стекла.