Вирус лжи

Бережной встал и вернулся за стол, открыл папку, оставленную Семеновым. Мысль о том, что они что-то упускают, не давала ему покоя, но что именно — не мог понять. Что-то, что уже было у него в голове, но не находило выхода, и полковник знал, что нужно дать время оформиться мысли.

Только времени у него не оставалось.

11

Диана Викторовна торопилась. Сроки поджимали, в издательстве ждали новый текст, а у нее, как на грех, совершенно пропало вдохновение. Она начала писать несколько разных романов, но все они остались на стадии первых пяти глав, дальше дело не пошло, хоть убей. И хотя люди, о которых она писала, толпились у нее в голове, что-то говорили и требовали, она понимала: нет, не то. Хорошие люди, и ситуации интересные, но нет пока того, что отличает хороший детектив от плохого: нет остроты, нет перчинки, нет интриги, которая станет держать читателя в напряжении, а личная жизнь героев пока всего лишь их личная жизнь, а не повод для убийства. А убийство — вещь серьезная, тут обязательно нужен повод, хоть и не очевидный. Диана отлично знала, как часто бывает, что очевидные на первый взгляд вещи далеко не так очевидны, как кажется, а люди в многообразии своих психотравм, нереализованных желаний и страстей поступают иной раз иррационально. Но хуже всего то, что многие и вовсе не отдают отчета ни в своих действиях, ни в последствиях этих действий, умудряясь таким образом прожить всю жизнь.

Диана уже пару лет как не включала телевизор — новости она смотрела в Интернете, равно как и хорошее кино, а ток-шоу и прочие «битвы экстрасенсов» ее раздражали. Она терпеть не могла грязи и тупости, а с экранов обильно лилось и то и другое. Какие-то женщины, дерущиеся прямо в студии, — рано постаревшие, отвратительно одетые, беззубые, они рассказывали совершенно немыслимые вещи об инцесте, пьянстве, жестокости, каких-то абсолютно невероятных мерзостях, а часто и дрались на виду у всей страны, под одобрительный гул зрителей в студии, дрались под наблюдением приглашенных «знаменитостей», а потом все присутствующие дико орали, что-то доказывая, стараясь перекричать друг друга, и Диана предполагала, что всем этим людям и в головы не приходит, до чего жалко и недостойно все они выглядят — и ведущие, и гости, и участники подобных программ.

Конечно, она понимала, что часть подобных программ — просто постановки, но «знаменитости»-то были настоящие и частенько выставляли на погляд и свое бельишко, чего Диана в принципе не могла понять, да и не хотела. Немолодые люди непринужденно болтали о своих интимных похождениях. Манерные мальчики в цветных штанах и с дредами, измазанные автозагаром, чтоб сойти за мулатов, бешеными собаками бросались на женщин в студии, избивая их на глазах у всех под одобрительные кивки «знаменитостей», — и весь этот бестиарий орал, визжал и глумился над самим понятием здравого смысла.

Вернее, такое поведение эти люди, равно как и создатели подобных передач, считали оправданным — удержать зрителя, чтобы получить деньги от рекламщиков, чтобы рекламщики получили свои деньги от производителей, а производители получили свои деньги за мыло, пиво и прокладки. И если для увеличения продаж нужно превратить в агрессивное стадо население целой страны, то так тому и быть. Люди, которые не понимают, что хорошая репутация значит гораздо больше денег и прочих ценностей, в силу общей нищеты и беспросветности бытия, совершают все более мерзкие деяния, а другие люди, чтобы удержать зрителей у экранов, прививают мысль, что эти мерзкие деяния надо смаковать на всю страну, — получается замкнутый круг. И Диана понимала, что — да, вот она, умная и образованная тетка, отлично знает, зачем все это делается, но ведь большинство-то не понимают! Они приникают к экранам, чтобы понаблюдать за тем, как незнакомые им люди рвут друг друга у всех на виду, а потом другие люди, деятели искусств, юристы и прочие интеллигенты, которых они часто видят по телевизору, перекрикивают друг друга, считая, что крик — это лучший способ быть услышанными.

И градус агрессии в обществе накаляется, и уже никто ни с кем не разговаривает, ведь проще кричать, бить, рвать — кусок мыла важнее репутации, да и что такое вообще — репутация? Репутацию на хлеб не намажешь, и вот это извечное «на хлеб не намажешь» оказалось отчего-то важнее совести, например, — ее ведь тоже на хлеб не намажешь, или порядочности. И только то, что можно, фигурально выражаясь, намазать на хлеб, — только это и имеет какую-то ценность в глазах подавляющего большинства сограждан. Это многовековая нищета говорит и бесправие, когда закон выживания важнее всего остального. Ведь граждане страны много веков озабочены чисто физическим выживанием, а потому вопрос репутации для них вторичен, к сожалению. Но то, что это примет такие уродливые формы, Диана и подумать не могла и очень болезненно воспринимала явное оскотинивание сограждан, возведенное к тому же в некую доблесть.

— Страшная вещь — подмена ценностей…