Вирус «Мона Лиза»

Старик закрыл за собой дверь и ровным шагом подошел к нему, чтобы усесться на свободный стул. Один стол, два стула, старый проволочный каркас вместо кровати, умывальник и туалет – больше в этой комнате без окон не было ничего.

– Вижу, вы нашли способ справиться с этим, доктор Рахмани, – произнес он, слегка шепелявя.

– Справиться? – Самое время, чтобы под влиянием алкоголя наговорить с три короба. – Это ваш тайный рецепт для омерзительных деяний? – Он сплюнул на пол, глядя на неподвижное лицо своего собеседника, который лишь мягко покачал головой.

– Справляться приходится только тем, кто ни о чем не подозревает. А мне – мне не с чем справляться. Я творю.

– Вы творите? – Доктор Рахмани не смог сдержать презрительной улыбки. Он был слишком пьян. Потянувшись к бутылке, он снова наполнил свой стакан. Теперь червяку было негде плавать. – Вы называете это творчеством? Жестокую расправу над невинными девушками? Да вы безумны! Достойны жалости! Вы ничем не лучше этого червяка в бутылке.

Наверное, его можно заставить совершать ужасные поступки, но быть при этом любезным он не обязан. По крайней мере, доктор на это надеялся. Вот только его тревоги оказались беспочвенными, его слова даже слегка позабавили этого безумца.

– Aegiale hesperiaris[13], доктор Рахмани. Aegiale hesperiaris.

– Это еще что значит?

– Гусеница! У вас в бутылке не червяк, а гусеница. Вот, посмотрите: там, где вы видите лишь жалкого червя, я вижу гусеницу. Там, где вы подозреваете конец, я вижу начало чего-то нового.

– О чем вы, черт побери, говорите?! – От разговора и водки у доктора шумело в ушах.

– Возможно, я действительно чем-то похож на эту гусеницу, поскольку, в отличие от вас, готов развиваться дальше. Я вижу в нашем существовании лишь временную, промежуточную стадию.

Доктор Рахмани уставился на лежащее в бутылке насекомое. Если присмотреться повнимательнее, можно было подумать, что бледная, похожая на резину кожа гусеницы действительно напоминает кожу лица его собеседника. Потянувшись к стакану, он сделал еще один большой глоток.

– Почему вы так поступаете с девушками? – Когда он поставил стакан на стол, его голос звучал невнятно.

На такой простой вопрос разумного ответа ему не получить. И действительно, казалось, безумец на миг растерялся. Из его вечно приоткрытого рта – еще одно следствие паралича лицевого нерва – потекла тонкая струйка слюны.

– Вы снова видите лишь червя, – наконец прошепелявил он.

– Я вижу только людей, которым вы причиняете боль!

Рахмани испытывал искренний гнев. Подумал об отчаянии, которое терзало его в течение минувших дней. Может быть, ударить его прямо здесь и сейчас бутылкой по голове и тем самым покончить со всем этим? Доктор вспомнил о Тико, о его автоматической винтовке, которую тот всегда носил с собой, и отказался от этой идеи.

– Я причиняю вам боль? – Свистящие звуки в его голосе стали отчетливее.

– Мне и этим девушкам!

– Вы ошибаетесь, милый мой. Это ваша гильдия причиняет девушкам боль. И не делайте вид, будто я говорю нечто удивительное для вас! Вы и вам подобные каждый день вскрывают женские груди и засовывают туда силиконовые подушки. Впрыскивают яд под кожу здоровому человеку. Удаляют плюсневые кости, чтобы пациентки могли ходить на высоких каблуках. Ломают молодым девушкам ноги, чтобы сделать их длиннее. С недавних пор вы кромсаете даже вагины. Это ведь ваша профессия – играть в бога и изменять природу. Разве ваши пациентки не испытывают боли после подобных операций? Сколько их умерло на операционном столе или позже, от осложнений, а, господин доктор Рахмани?

Произнося свою речь, старик поднялся и теперь стоял, склонившись над столом, так что Рахмани ощущал, как с каждым возмущенным словом на него летят брызги слюны. Несмотря на то что сознание его было замутнено алкоголем, он постепенно начал осознавать.

– Вы поэтому делаете все это, мистер Вейш? Из-за вашей жены?

– Не смейте говорить о ней! – Казалось, старик впервые утратил самообладание и проявил истинные чувства.

– У нее был нераспознанный порок сердца. Любой наркоз мог стать для нее последним. И по чистой случайности это произошло именно в нашей клинике! Это подтвердили все эксперты. Поэтому меня и оправдали!

– Я сказал, не смейте говорить о ней! – Старик Вейш смахнул стакан со стола, и тот со звоном раскололся на полу.

– Я не думаю, что ваша жена хотела бы этого! Этим вы ее не оживите!

Старик схватил бутылку, и Рахмани уже представил себе, как она разбивается об пол, но тут Вейш остановился. Словно в резком приступе боли, он замер и снова рухнул на свой стул. Поднес пустую бутылку прямо к лицу, чтобы рассмотреть вблизи лежащую на дне гусеницу.

– Верно. Ее уже не оживить, – произнес он и с грустью покачал головой. Из-за выпуклого бутылочного стекла его левый глаз казался вдвое больше. – Как вы думаете, гусениц убивают до того, как опустить в водку, или бросают их в бутылку живыми, чтобы они утонули в алкоголе, погибнув самым ужасным образом?

– Что? Понятия не имею.