Вирус ненависти

Гретель! Михаил увидел ее и снова вспомнилось теплое лето того года. Он на пляже увидел ее в компании подруг, сидевших под цветным зонтиком. Они ели фрукты и чему-то смеялись. А он тогда в числе энтузиастов участвовал в заплыве на приз какого-то гастрономического чемпионата. И выиграл. Призом был банкет на двоих в лучшем ресторане Берлина. И он пригласил эту девушку. Конечно, влюбленность тут была ни при чем. Михаил получил задание начать операцию по проникновению в среду ученых, завести там информаторов. Уже тогда нацисты очень строго присматривали за всеми зарубежными специалистами, которые появлялись в зоне внимания их научных разработок. Поэтому молодой ловелас и спортсмен Пауль не мог не вызвать подозрений.

Да, были потом и вечерники, и теннис, и новые знакомства благодаря Гретель. Сосновский, выполняя свою работу, все же не переставал восхищаться этой девушкой. Молодой врач, далека от политики, и все же истинная немка во всем. Плоть от плоти немецкой культуры, традиций, самосознания. Но как она впитывала все новое и интересное, как она тянулась к новостям зарубежной науки, культуры, к новым знакомствам. Помнится, она тогда очень хотела побывать в Москве. Гретель очень интересовалась работами Боткина. Но долго длиться этому роману было не суждено. Видимо, кто-то из советских разведчиков добился больших успехов, а группа, в которой работал Сосновский, почему-то попала под подозрение гестапо. И внедрение было приказано свернуть, контакты прервать.

Значит, Гретель вышла замуж за профессора Брайнера. Ну, что же, это объяснимо. Великий ученый, светило! Молодой медик могла быть покорена его обаянием. И вот куда ее привели нацистские теории, вот чем сменилось желание заниматься чистой наукой ради всего человечества. Влияние нацистского ученого оказалось велико для впечатлительной женщины.

— Да, я знаком с Гретель, — ответил Сосновский, глядя в глаза женщины и пытаясь прочитать в них что-то. — С вами мы тоже знакомы, профессор, просто вы меня не помните. А немец я или нет, это ведь не важно. Если вы еще не поняли, то весь мир поделился на две части. С одной стороны нацисты и те, кто разделяет их убеждения и кто уничтожает другие расы, признанные вашими теориями неполноценными. А с другой стороны те, кто тоже имеет право жить на этой планете и кто считает ваши убеждения бесчеловечными. Принадлежность к определенной национальности хороша, когда вы приехали на международный фольклорный фестиваль. А сейчас вы по одну сторону колючей проволоки, а дети, на которых вы ставили опыты, по другую сторону. Вот и все мироустройство на сегодняшний день. Вам не страшно, профессор? На свои руки смотреть не страшно?

— Замолчите! — крикнул Брайнер и закрыл лицо руками.

Гретель стояла и смотрела на Сосновского большими глазами, из которых текли слезы. И теперь он прочитал в них сожаление. А ведь она, сама того не заметив, погрузилась в эту коричневую нацистскую трясину. Из-под солнца тех лет, когда они были знакомы, в жуткую грязь этого года в истерзанной нацистами другой стране.

— Раскаяние за вами, — повысил голос Сосновский, — а я вам сейчас предлагаю просто жизнь. Понимаете вы, профессор? Просто жизнь! Просто возможность проснуться завтра утром и снова увидеть солнце, небо… жену. Я сейчас обращаюсь ко всем! Прекратить весь ужас этой войны можно, лишь отказавшись в ней участвовать. Сложите оружие в той стране, куда вы пришли незваные.

— Аксель, — раздался в тишине голос Гретель. — Послушай себя самого. Я не хочу попасть под страшный поток, который сметет все, и нас, и прошлую Германию. Я хочу назад, туда — в наш дом с садиком. К моим розам у стены дома и тихим рассветам…

В тишине подвала неожиданно грохнул выстрел, и все вздрогнули.

Глава 8

Шелестов стоял рядом с Сосновским и смотрел, как немцы выстраиваются у стены и автоматчики обыскивают их. Каратеев полностью завладел двумя контейнерами и большим кожаным чемоданом с двумя ремнями, в котором вирусологи перевозили свою документацию. Разумеется, не всю, а только самое важное, то, что даст возможность возобновить исследования, самые основные результаты.

— Фанатичка? — поинтересовался Борович, глядя, как автоматчики вынесли и положили у стены тело застрелившейся Марты.

— Человек живет, пока его глаза смотрят вперед, лейтенант, — ответил Сосновский. — Если человек смотрит в сторону, он никуда не движется. А взгляд назад прекращает жизнь, потому что прошлое затягивает, останавливает движение вперед.

Михаил подошел к «мерседесу» вирусологов и похлопал рукой по передней двери, на которой было изображение черного ангела.

— А еще есть движение вверх и вниз. Духовность, даже религия — это все равно движение вверх. А вот эти рисуночки, эта символика, она тянет вниз. Это уже касается не одного человека, это не его личное желание, жить или нет. Это общее движение вниз, в ад, в кромешную, почти средневековую тьму. Причем движение целых народов.

— Что-то ты в мистику ударился, — усмехнулся Шелестов, положив Сосновскому руку на плечо.