Читаем Вирус турбулентности. Сборник рассказов полностью

– Ну, Скрипник, что? Журнал не взяли? А.., – она вышла за дверь. Через минуту вернулась, прижимая к себе прозрачный свёрток с огромной тушкой.

– Видала – курицы пошли.

– А чё такого, нормально. У Матвеева отец в мясной лавке работает – мне вчера мясо подвезли. Четверку по физике хочет. Мне не жалко. Чего такого-то? Зачем ему физика? Отец, брат, мать, дядька – все мясом торгуют. Семейный бизнес. И он пойдет торговать. Он в мясе лучше нас с тобой разбирается.

– Это точно. Куда курицу деть?

– В столовую отнеси, попроси в холодильник кинуть.  А мне колготок надарили, – Ольга Константиновна, пошуршав пакетом, вытащила несколько упаковок, – тройка, тройка, четвёрка – тоже пойдет. Ты телесные носишь? Держи, – пульнула через стол Ирине.

– Пригодится. Спасибо. Пойду курицу отнесу.

– Зачем самой бегать, Татьяну попроси. Она класс домывает.


Ирина заглянула через вторую дверь в смежный с лаборантской класс.


– Татьяна Ивановна, отнесите, пожалуйста, пакет в столовую в холодильник. Спасибо. О! Ангелина Васильевна! Вы как тут?

Нарядная, в черном норковом манто, блестя лаком высокой укладки, в свои шестьдесят Ангелина Васильевна выглядела лет на двадцать моложе, преподавателям-мужчинам при встрече благосклонно кивала, избранные в ответ удостаивались приложиться к ручке.

– Привет, девочки. У вас лаборантская закрыта. Дайте всех обниму. Олечка.

– М! Диор, Гуччи?

– Шанель, детка. Олежек привёз. Там кое-что осталось. Принесу, глянешь. Ириш, пока не забыла, Света платьев тебе передала – от распродажи остались, заберёшь. Смотрите, что принесла.

– Коньячок? Оу, mersi французам.

– Пока они там внизу собираются, мы начнем потихоньку. Потихонечку, помаленечку. Колбаска.

– Сырокопченая. Чудесно. У меня сыр.

– Огурчики. Икорка. Ирочка, где наши бокальчики? В своё время, помнится, из пробирок пили. Оль, помнишь?

– Было дело. Обеспыливались регулярно, непринудительно. В каждой лаборантской на центральной полке штатив с пробирками и чашка Петри.

– У химиков на презервативы меняли. Как гидростатика – так пошли мембраны на приборах рваться. А качество у советских – не проскочишь. На лабораторные упаковками покупали. Оль, помнишь, картонные коробки, сто штук со знаком качества. Ну, девочки, за нас, обеспыленных, регулярных и непринудительных!

– М… Красота! Да, весёлое было время. За кроссовки из пионеров исключали. Мишка Исаков сказал, что мечтает стать директором магазина, так его вообще не приняли, на общем собрании воспитывали и в газету поместили. Полгода у раздевалки висела.

– А девочка эта, как её там, Самойлова, пятый класс или шестой, не помню, принесла на урок пачку красных флаеров "Мир. Труд. Май!" Где-то в хлебном взяла на столе. Средние классы тогда повально в сказочные королевства играли, красочная бумага была дефицитом. Она её просто как красивый фон использовала. Написала на обратной стороне тайные задания для игры и вложила всему классу в учебники.

– Бедные родители. И что? – Ирочка поерзала на стуле.

– Хотели привлечь за антисоветскую агитацию, но мама оказалась секретарем партийного комитета – не стали раздувать. А она так и не поняла ничего – ребёнок.

– Секретари эти тоже несчастные люди. Раньше ни директором, ни завучем не станешь, если не член партии. Примут насильно и бдят неусыпно. Ни за что бы не пошла. Слушайте, Ангелина Васильевна, а помните Зою Степановну из пятой школы? Директора?

– Кто ж такое забудет.

– Ир, представляешь, она пришла как-то на работу не в настроении, дома что-то случилось, муж запил или дочка заболела, невыспавшаяся, уставшая. Раздевалась в приемной и сказала секретарше: устала, говорит, не могу, хоть в реку прыгай. И, что думаешь, через час её под белы руки вывели, посадили в машину и увезли. В психушку! Секретарь позвонила, куда надо, – и готово. Бдила.

– Так она вышла потом? Восстановили?

– Вышла, но не сразу. Дочка долго добивалась. Её кололи чем-то. В школу уже не вернулась. Да, может, ты помнишь её, в нашем храме, горбатенькая такая, свечки продавала.

– Нет, не помню, я не хожу, мама бывает иногда, спрошу.

– Фу, девчонки, что-то мы о грустном. Наливайте.

– А чё такого-то? Жизнь она есть жизнь. А как медали распределяли, Ангелина Васильевна, а? По разнарядке сверху. В облоно делили, потом в районо делили. Кому сколько по три пятьдесят – серебряных, а кому сколько по пять рублей – золотых.

– Столько стоили?

– Где-то так. Мой первый выпуск так говорил: ты меня дороже на рубль пятьдесят.


– А если учеников больше?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жизнь за жильё. Книга вторая
Жизнь за жильё. Книга вторая

Холодное лето 1994 года. Засекреченный сотрудник уголовного розыска внедряется в бокситогорскую преступную группировку. Лейтенант милиции решает захватить с помощью бандитов новые торговые точки в Питере, а затем кинуть братву под жернова правосудия и вместе с друзьями занять освободившееся место под солнцем.Возникает конфликт интересов, в который втягивается тамбовская группировка. Вскоре в городе появляется мощное охранное предприятие, которое станет известным, как «ментовская крыша»…События и имена придуманы автором, некоторые вещи приукрашены, некоторые преувеличены. Бокситогорск — прекрасный тихий городок Ленинградской области.И многое хорошее из воспоминаний детства и юности «лихих 90-х» поможет нам сегодня найти опору в свалившейся вдруг социальной депрессии экономического кризиса эпохи коронавируса…

Роман Тагиров

Современная русская и зарубежная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза