Ежесекундно ожидая проявлений потусторонних сил, Максим доехал до следующей станции и сразу понял причину беспокойства. На платформе во всю ее длину стояли люди. Лица их были скрыты самодельными повязками и натянутыми по самый нос шарфами, с различной символикой (от принадлежности к какому либо футбольно-хокейному клубу до партий и общественных движений националистического толка). Едва открылись двери электричка, как все восемь вагонов были тут же оккупированы чрезвычайно агрессивными подростками, настроенными крайне решительно и готовыми действовать очень жестоко.
В вагон, где сидел Максим, хулиганы ворвались сразу с двух сторон. Мало того, вскоре им удалось выбить стекла поезда, и людская толпа, охваченная безумием, хлынула всесокрушающим потоком. Двух девушек, сидевших от Громова через ряд, разъяренная толпа вытащила за волосы через пробитые окна, а на компанию пейнтболистов набросилась, как на смертельных врагов. Очень скоро выяснилось, что они практически все были вооружены холодным или импровизированным самодельным оружием, от ножей и кастетов до арматурных прутов и бутылок из-под пива.
Друзья Максима все были людьми достаточно спортивными и, в случае чего, могли постоять за себя в поединке один на один или отбиться от хулиганов на улице, но в такой ситуации им ни разу не приходилось бывать, и ребята спасовали. Без сомнений, сейчас им казалось, что эту неуправляемую толпу может остановить разве что батальон ОМОНа или вооруженный автоматическим оружием человек, однако Максим видел картину немного другими глазами. Ему эта людская стихия предстала вдруг в качестве единого организма, мыслящего своими чуждыми человеку категориями, объединенная воедино одной целью и родственными морально-этическими нормами.
Громов уже не задумывался, откуда в нем это знание, из какой глубины оно вызвано и на сколь оно точно. Пришла пора действовать и действовать немедленно.
Его глаза сейчас перед собой видели не людей, а механизмы, винтики одной большой системы, соединенные между собой иссиня-черными с проблесками ярко рыжего и фиолетового канатами, которые исходили от некоторого управляющего центра. Этот центр и предстояло выключить в первую очередь. О том, что система может дублироваться или иметь несколько координационных центров Максим не подумал.
Скорость и умение владеть собой на физическом плане вернулись к нему моментально, едва опасность стала ощутимой и реальной. Громов тугой струей вылетел из вагона, по пути отключив четверых зомбированных (а кем же они еще могли быть?) и практически сразу, в конце пирона увидел координатора.
Да, это был обыкновенный человек, такой же ни то фанат, ни то оголтелый фашист, но именно на нем была завязана эта черная паутина, управляющая толпой.
Громов дернулся, начал качать маятник, размазываясь в пространстве. Он не действовал сознательно, подчиняясь установленной в нем программе. Мало того, начни он анализировать обстановку, это сразу бы привело его к гибели.
Он атаковал координатора понадеявшись только на свои силы, которые были достаточно велики, но противник не оставил ему времени на более детальный анализ собственных возможностей, поэтому ловушка, специально рассчитанная на Громова, сработала как и задумывалось.
Обезвредить координатора Максиму не составило труда, однако должного эффекта на людскую толпу это не произвело. Мало того, черный оперативный узел тут же перенесся на другого человека, и ситуация в целом не изменилась. Пришлось вести охоту и за ним, но когда Максиму удалось настичь его, произошел еще один переборс.
Он так увлекся уничтожением гипотетического координатора, что слишком поздно понял главное — координатор не зависел от человеческой оболочки, и вполне мог жить, существовать в не ее. А как бороться с такой напастью Максим не ведал. В отчаянии он попытался выйти из боевого транса, найти в себе ответы, и в этот момент противник ударил.
Паутина черных нитей, взлетела в воздух, моментально отправляя толпу в бессознательное состояние, и ястребом ринулась вниз. Тысячу ее ядовитых щупалец обвили тело Максима, начали внедряться под кожу, проникать в сознание, сокрушая барьер за барьером. Он закричал от невыносимой боли, от огня, выжигавшего его изнутри. Он пытался сопротивляться, но враг, все просчитавший, оказался сильнее. Последнее, что Максим почувствовал перед тем, как отключиться, была волна невыносимой апатии.
Серые краски. Повсюду одно и то же.
За окном моросил нудный, унылый дождь, было холодно, промозгло, и идти на учебу совершенно не хотелось. Одно и то же изо дня в день. Те же лица, порядком поднадоевшие, те же скучные монологи профессоров, кому они вообще нужны? Обшарпанные аудитории, размалеванные стены, разваливающиеся парты, стулья и лавки…