Вирусный флигель

Во вторник утром — Эзау еще не было на месте — Мёллер позвонил в Департамент и попросил Шумана ускорить подписание мандата. Но почти тотчас в Бюро стандартов пожаловал Баше. Не дожидаясь Эзау, он сообщил, что Шуман уполномочил его передать: Эзау в мандате отказано, — Департамент армейского вооружения начал собственные урановые исследования.

Возмущенный Эзау помчался в министерство просвещения жаловаться своему шефу профессору Менцелю и только от него узнал, как безжалостно надул его Департамент армейского вооружения. Менцель же передал Эзау и приказ Департамента свернуть все урановые эксперименты. Эзау «был вынужден подчиниться».

Но его энергичные протесты как бы подстегнули военное министерство. Уже 8 сентября из Лейпцигского института теоретической физики был срочно вызван в Берлин молодой физик доктор Эрих Багге. Еще до войны с ним говорил о возможной работе для военного министерства профессор Позе. Встреча Позе и Багге произошла в мае, и Багге уже успел прочно забыть о ней. Вряд ли нужно объяснять, что сулило в первые дни войны получение толстого зловещего пакета цвета буйволовой кожи, и вряд ли можно описать, что пережил Багге, прочитав приказ прибыть в военное министерство «для отчета».

Уложив в чемоданчик фотографии близких, книги для чтения в дороге, теплое белье и прочие необходимые на фронте вещи, Багге направился в Берлин. Только попав в здание на Харденбергштрассе и встретив там Дибнера, Багге понял, что судьба пощадила его. Вместо того, чтобы отправить на фронт, от него просили помощи в организации экстренного и совершенно секретного совещания, на котором должно было состояться обсуждение возможностей практического осуществления уранового проекта.

Профессор Вальтер Боте.

В списке химиков и физиков, составленном Дибнером и Багге, значились фамилии профессоров Боте, Гейгера, Штеттера, Гофмана, Маттауха и докторов Дибнера и Флюгге. Разумеется, была в нем и фамилия Гана. Повестки участникам совещания разослали точно таким же образом, как перед тем — Багге. Багге получил повестку в Лейпциге 14 сентября, но он уже все знал и был спокоен. Зато остальные пережили то же, что и Багге после получения первой повестки.

16 сентября группки молодых физиков и знаменитых старцев с трагическими чемоданчиками в руках и с выражением страха на лицах подходили к дому № 12 по Харденбергштрассе.

Вот краткие записи тех дней из дневника Гана.

Четверг, 14 сентября — непрерывные дискуссии по урану.

Пятница, 15 сентября — дискуссии с Вайцзеккером (Шуман, Эзау).

Суббота, 16 сентября — шумановское совещание. Присутствуют ядерщики, но самого Шумана нет. Разработка программы. Звонил Эзау, просил принять его.

Отсутствие профессора физики Эриха Шумана на совещании может на первый взгляд показаться странным. Но присутствующих оно не удивило, они прекрасно понимали его причины. Шуман, занимавший далеко не маловажный пост, был весьма характерной фигурой тех лет.

Доктор Эрих Багге.

По счастливой для него прихоти судьбы он был отдаленным потомком великого композитора и усердно эксплуатировал это родство, конечно, в духе требований времени. Он сочинял военные марши. Столь нужные по тем временам марши приносили ему немалый доход, и его композиторская слава в глазах некоторых представителей власти, возможно, затмила славу великого предка. И хотя некоторые остряки за спиной профессора Шумана сочиняли злые каламбуры, в которых рифмовались слова «Physik» и «Musik», общего между самим Шуманом и физикой было не многим более, чем между физикой и музыкой. Тем не менее, а может быть именно в силу преклонения перед способностью сочинять марши для вермахта, Шуман был назначен на пост начальника исследовательского отдела в Департаменте военного вооружения, а кроме того, — на заведование кафедрой военной физики в Берлинском университете. Но одно дело отношение власти, другое — крупных физиков: упомянутое совещание было последним совещанием специалистов, куда пригласили Шумана.