Вирусный маркетинг

— Пришло время задать себе эти вопросы. Я работаю над ними уже больше сорока лет. И убежден, что двуногий, аэробный организм с бинокулярным зрением, чей объем мозга тысяча четыреста кубических сантиметров, нельзя считать биологической формой, отвечающей современным требованиям. Посмотрите на тело, истекающее кровью у ваших ног. Оно не справляется со сложностью, количеством и качеством полученной информации. Оно подавлено точностью, скоростью, мощью технологий. И недостаточно хорошо оснащено, чтобы выстоять против новых условий окружающей среды. Ему понадобятся тысячелетия, чтобы адаптироваться, сотни поколений, чтобы эволюционировать. Это тело в любой миг может погибнуть, попав под воздействие какого-нибудь внешнего фактора — вируса, неизвестной бактерии, кусочка металла, молекулярных изменений в атмосфере. Существует ли что-то более хрупкое? Стоит только сжать одной рукой горло, и телу приходит конец. Не заслуживаем ли мы лучшего? И это называется эволюцией человека? Разве это приемлемо?

Кровь течет, заполняя трещины в плитах. Это была женщина. Без возраста. Алая жидкость подступает к ногам Тексье и стоящих рядом обращенных.

— Био- и нанотехнологии дают человеку историческую возможность ассимилироваться с наукой и техникой. Тело обречено на то, чтобы стать всего лишь побочным продуктом техники. Мы должны переделать его, чтобы адаптироваться к технологиям, и нам доступно бесконечное множество изменений. Технологии взрываются в наших телах. Они развиваются, просачиваются глубже, с каждым днем все четче вырисовываются их ответвления. Теперь мы ищем потерянный рай внутри собственных тел, освобожденных от плоти и колонизованных нанороботами, которые в тысячи раз эффективнее. Задача технологий уже не в том, чтобы защищать тело снаружи, а в том, чтобы интегрировать его в глобальную систему, центром которой они являются. Тело должно быть производительным. Конкурентоспособным. Эффективным, полезным для человека. Для нас настало время исторической мутации. Хусор [42]породит миропорядок. Он — истинное творческое начало. А мы, как и он, маленькие бронзовые человечки с большими пенисами, первооткрыватели. Конечно, мы не более чем сырье. Конечно, на данной стадии мутации мы — простые лабораторные крысы. Но мы открываем путь, и в этом наша сила. Мы заново открываем мировое яйцо, которое слишком долго было закрыто. Мы вносим свой вклад в разгадку одной из величайших тайн сокровенного искусства — алхимии.

Сахар поворачивает голову, и его взгляд падает на тело, распростертое у его ног. Он понимает, что это тело мешает ему. Встает, наклоняется над безжизненной массой и обмакивает палец в кровь. Подносит к губам и, похоже, наслаждается вкусом. Потом возвращается на место и садится.

— Уберите это отсюда и принесите мою ризу и ужин! Я голоден.

За несколько секунд двое мужчин и три женщины накрывают перед ним стол. Через одну из небольших боковых дверей в крипту входят две девушки-подростка. Одна несет легкий черный стихарь и красную епитрахиль. С бесстрастным лицом. Вторая, чья голова покрыта капюшоном, несет ризу из хлопка. Обе встают в двух метрах от Сахара, у него за спиной. Тексье бросается осматривать то, что они принесли, и быстро обыскивает их на случай, если они спрятали в одежде оружие. Простая формальность, которая превратилась здесь почти что в церемонию.

Сахар хочет, чтобы за его безопасностью следили постоянно. Не потому, что он действительно чувствует угрозу: ему пришлось столкнуться с приступом безумия всего однажды, когда один из подданных, потрясенный гибелью двух своих дочерей в зале генетических экспериментов и охваченный совершенно неоправданным бешенством, попытался задушить его. Однако следует признать, что личный досмотр помогает поддерживать благотворную напряженную атмосферу, способствует утверждению культа и усилению власти. Иногда он, не торопясь, делает это сам — в показательных целях.

Но сейчас у него нет ни времени, ни желания заниматься этим. В зале недостаточно народа. И его покинула Иезавель.

Когда Тексье заканчивает, две обращенные подходят ближе и начинают раздевать Хозяина. Та, что помоложе, протирает каждый сантиметр обнаженной кожи белой епитрахилью. Просьба о божественном прощении, омовение тела перед приемом пищи. Беззвучная гигиеническая молитва перед удовлетворением низкой телесной потребности. Обвисшая кожа старика вызывает у Тексье отвращение, но он старается не показывать этого. Равно как и все находящиеся в зале.

Страх.

Сахар раздет и вымыт, начинается третий этап ритуала. Пока две девушки помогают ему накинуть жреческое одеяние, мысли Сахара устремляются к Иезавели. К его маленькой девочке. К той, кого он считает не такой, как все. Все обращенные женского пола — его дочери. А также кузины, любовницы, возлюбленные, матери, — все сразу. Каждая из них.

Возникает страх. Пока безотчетный.