Vis Vitalis

1 Пока наш герой едет, разыгрываются странные события. Впрочем. они не странней нашей жизни. Возымели, наконец, действие наветы двух подлецов, сторонников старой прогнившей насквозь системы, в некоторых деталях такой мне милой... - и приехали разбираться с Глебом. Не из Академии, а из других мест. Как раньше прекрасно было - уютно побеседовав якобы о науке, сытно пообедав, мирно отправлялись восвояси... Нет, что-то хрястнуло, лопнуло - то ли новый начальник объявился, то ли старый, чувствуя шкурой опасность, остервенел, но Глеба решили допросить построже, знал или не знал, затем отдать академикам на съедение и отправить останки на пенсию. "Разберитесь беспристрастно!" Приехали в четверг на двух черных лимузинах, беседовали в кабинете до вечера, переночевали в люксе, утром в дорогу... и тут же начальников сменяет скромный газик с двумя чинами, не самыми низшими, но и не подобающими для разговора со столь заслуженной личностью. Знак падения и провала! Тут уж не разговоры - начался допрос. Глеб впервые понимает, что зацепили всерьез. Он выходит якобы в туалет, и в коридоре падает на глазах публики, глазеющей на позор того, кому еще вчера рукоплескали с галерки; такова толпа, и научная толпа не лучше любой другой... Срочно бегут за скорой, несут носилки, везут в столицу, где академику только и следует находиться на лечении. Выскользнул из лап судьбы, не будет застиранных простыней, тюремной слизи и прочей романтики. Академик едет на сухих белых тканях, две сестры вкалывают в кровь витамины. И тут судьба взяла да и махнула хвостом. А, может, просто наступил предел терпению и стойкости, ведь и хорошему и плохому жизнь не дается легко. Глеб чувствует, как под ложечкой, где, говорят, душа, рождается глухая боль, поднимается, хватает за горло... И сделать-то ничего нельзя, потому что и так везут, куда следует везти, и так уж стонет, не открывая глаз, и хуже стонать не может. Он понимает, что кончилась игра - перестает стонать, затихает, и только с ужасом слушает, как в нем идет борьба: всерьез схватились две силы, и хитроумия его, и власти совершенно недостаточно, чтобы хоть как-то вмешаться, себе помочь. Он едет, и умирает, оправдывая этим поступком свой обман. Говорят, в любом повороте жизни отражается вся наша личная история, с детством, родителями, воспитанием... Все, мол, предрешено, и нет ни случайности ни свободного выбора в том, как мы отвечаем на выпады мира. Не верю, не так! И мы порой можем что-то изменить, в ответ на гул и вой сказать разумное слово, засунуть палец в часовой механизм! А Глеб... он поступил банально, ему бы не падать, а вовремя махнуть подальше... Не понял нового времени, уверен был, что академики еще в силе, а они, оказывается, вышли из моды. И слабеющую плоть не учел, и не сумел оценить печальный юмор ситуации, насмешку Случая... А, может, усмехнулся белеющими губами?.. Ведь неизвестно, что может человек, когда его припирают к стенке, на что способен - то ли на поросячий отчаянный визг, то ли на внезапное мужество. 2 Марк, приехав, тут же бежит в Институт. Внизу вместо милых старушек молчаливые стрелки, вокруг здания высокая ограда чугунного литья. "Ваши документы!" Он возмущен, шарит, достает... Наверху один Штейн, собирает бумаги. - А, Марк... - и не глядя, - вот, командировка... Поднял брови, наморщил лоб, печально улыбнулся: - Кажется, все... вряд ли вернусь. Марк в свои комнаты, там тихо, светло, приборы под чехлами, солнечные зайчики играют в стекле. Ему тоскливо стало - здесь его ждут, а он другой. Идет домой, стучится к Аркадию. Никто не отвечает. Он пожал плечами, поднялся, лег, выспался, вечером снова к старику, предвкушая тепло, ужин, разговоры, утешения, прогнозы... Никого. Он уходит, читает, ложится спать. Загулял старик.

Глава вторая