Vis Vitalis

Все трое встали теперь на одну плоскость, и даже иногда казались одним человеком. Первый - аскет, фанатик, сделавший почти все, что может человек - навечно остаться в книге. Второй - уравновешен и умен, жил, как хотел, не сделав ни из чего культа... но зато и не достиг своего предела. Наконец, Аркадий - в постоянных сомнениях, изменялся, хихикая над собой... может, стал бы мудрецом, но ушел, не успев понять того самого "вот", о котором мечтал. 4 Все направления были закрыты - ждали пришельцев, строили площадку для приема гостей, создавали космический язык... Однако, многолетняя замшелость брала свое, кое-где за прочными дверями продолжалась неторопливая возня. Любители магических чисел отсиживались у Бориса с Маратом; Фаина, отдав часть помещений под смотровые площадки, по-прежнему верна своим стекляшкам... "При чем тут верность, - усмехнулся бы Штейн, - дама не умеет ничего другого." И все равно был бы тронут, он своих, как известно, всегда считал лучше чужих. - Пришельцы вздор, - не раз говорил Марк Аркадию с ненужным вызовом, ведь старик тоже не верил, только временами сомневался. Марк не сомневался. Его вера никогда не гнулась, не шла трещинами, не выворачивалась хитрым образом наизнанку - она или была... или взрывалась, оставляя пустое место и дым коромыслом. - Вам неплохо бы пересматривать свои воззрения постепенно, по мере поступления противоречий, - как-то пожелал ему на ночь Штейн, человек не может многократно перерождаться. Поверьте, я знаю. Ну, раза два-три... - А я никогда не разочаровывался в науке, - говорил ему Мартин, шагая, руки за спину, вдоль столов, - прекрасно, что существует нечто прочней, надежней, больше нас. Значит, и мы дольше живы. - Кто вам сказал, что наука обязана решать ваши личные проблемы? смеялся Штейн, - она для другого. - Что может быть "другого"? Штейн пожал плечами и не ответил. Его лицо расплылось в темноте, а Марк остался один на своей кухне. Он чувствовал, что разлагается заживо. Он посмотрел на себя со стороны и ужаснулся - разве такое можно уважать? - Как ты мог допустить! - сказала ему мать. - Я борюсь... - он вяло ответил ей, - но устал себя уговаривать. Остается признать то, что есть. Впервые он не писал себе директив, не возглавлял процессы, не отмечал галочками - сделано, сделано... Учился слушать себя, это было мучительно. Он чувствовал, что погибает... как чувствует любая живая тварь, меняющая кожу. 5 - Чего же он хо...хочет? - спросил Борис у Марата после посещения директорского кабинета. Просунув руку под свитер, доктор старался ослабить ремень, притесняющий уютное брюшко. - Жениться, я думаю, вот и приглашает иностранных дам, - Марат был занят галстуком, натиравшим жилистую шею. - А-а-а, жениться... Вот дурак. Да сними ты эту дрянь! - Борис, наконец, добрался до пряжки и спокойно вздохнул. Они возвращались к себе, неожиданный вызов спутал им все карты. - Нам ваших знаков хватит, - убеждал теоретиков Ипполит. - Странно, как может знания хватить? - спросил Борис, когда они ввалились к себе. Марат сходу к прибору, шеф в большое кожаное кресло для раздумий. - И зачем нам гости, тем более, дамы? - Им чисел не надо, у них и так все есть. - Он, кажется, ненормальный, - задумчиво сказал Борис. 6 - Он, конечно, ненормальный, глаза какие... Придурок! - презрительно сказала Альбина, вернувшись от Ипполита. Дело было незадолго до ее отъезда. Дама вырядилась в голубое платье с огромным вырезом сзади, спереди нечего было демонстрировать. Платье означало протест, но он остался без внимания. - Пора переходить на рыб, - убеждал ее Ипполит, - убийство теплокровных может оттолкнуть высокий разум. - Нас теперь некому защитить, Штейн удрал, хитрец! 7 - Штейн - ...! - Сказала Фаина, бросившись в кресло, яростно стряхнув с ног тесные туфли, так, что они отлетели в угол. Разговоры разговорами, а если попытается - на одну сиську положу, другой прихлопну! Она не думала о науке, о пользе дела и прочих глупостях, но Ипполитову систему не могла принять: все, что она умела, оказалось не нужным. Ипполит же пришел в восторг от восточной роскоши, вложил в глаз упавший монокль, и, вызвав все того же Тимура, приказал: - Эту без очереди - всегда!

Глава вторая