- Не сумею – заплачу твою цену, а коль сумею – возьмёшь поляка и того англичанина, что под денщиком. А про деньги забудешь.
- Будь по-твоему! – кинул шляпу на землю цыган.
Мазурка ещё издали признала хозяина и впала в буйство. Петко по-своему истолковал поведение лошади и злорадно рассмеялся вслед Максиму. Тот подошёл к кобыле, бросил ей на спину седло и рванул верёвку-путаницу.
- Что, ж…а, соскучилась по плётке? – спросил ласково в самое ухо.
На него взглянул большой лиловый глаз с белым ободком, а на длинной реснице повисла слеза. Кончив седлать, Максим, издеваясь над алчным продавцом, заставил лошадь опуститься на колени. Только после этого закинул ногу в седло. Мазурка радостно подняла привычный груз и смирно пошла шагом, кланяясь на все стороны.
- Ррусыцко фэрмекетори! – в ужасе закричал Бежан.
- Никакой он не колдун, Петко! Просто ты ему сейчас его же собственную лошадь продал! – красавица Елена стояла и заразительно хохотала.
Максим чуть было не вывалился из седла. Но не красота цыганки поразила бравого гвардейца – голос и смех были те самые, из сна про башню.
Соскочив на землю, он устремился к девушке. Но дорогу преградил Еленин дед – Лех Мруз.
- Позволь нашему табору следовать за армией, командир!
- Господин полковник, – поправил цыгана Крыжановский, с сожалением глядя, как таинственная Елена скрывается между кибиток.
- Позволь нам следовать за армией, господин полковник! – терпеливо повторил старик, всё так же заступая дорогу.
Максим посмотрел ему в глаза и спросил:
- Ордена боишься?
Знахарь выдержал взгляд и смиренно ответил:
- Не знаю, о чём ты,…господин полковник. Я злых гажё боюсь. Теперь таких много стало. Из-за войны. Кто-то напал на табор баро Земела Зурало и всех там вырезал. Ни стариков, ни детей не пожалел. И от баро Гоца давно нет вестей. Мы все боимся. Ты же видел, как у нас мало мужчин. Кто защитит? Только на ррусыцко кэтана надежда. Просим всего лишь, чтоб ты, господин полковник, сказал своим – пусть цыган от себя не гонят. От нас польза будет. Ковачи мы хорошие. Вдруг ишто, котёл прохудится – заклепаем. А нужно – так и новый ишто справим. Лошадку подкуём так, что век подковы не сносит. А ежели заболеет лошадка – кто лучше цыгана полечит? – Мруз любовно похлопал по крупу Мазурку. – А ещё песнями и плясками на отдыхе развлечём…
Максим старику не верил совершенно. Только какое это имело значение, ежели появлялась возможность не расставаться с Еленой, иметь её подле себя! Конечно, он согласился.
Толстой поджидал Елену недалеко от шатра. И, как только девушка появилась, шагнул навстречу.
- Отчего сторонишься меня, свет очей? Посмотри, что тут есть для тебя, – проворковал ласково. Ладонь графа раскрылась, и на ней блеснуло золотое колечко с бирюзой.
Красавица едва слышно вздохнула и грустно сказала:
- Зря стараешься, касатик, разная у нас судьба. Я-то наперёд знаю. Но тебя разве убедишь?
Елена скрылась в шатре, а Фёдор так и остался стоять с вытянутой рукой. «Судьба!» Никаких сомнений не оставалось. Это слово…, этот голос он слышал в вонючем трактире «Счастливый драгун».
Глава 12
Цыганское счастье
2- 4 (14-16) октября 1812 г.
Калужская губерния
В непростом характере Мазурки обнаружились новые причуды. Теперь она явно ощущала себя, ни много ни мало, королевой окружающего мира. Высоко поднятый хвост и презрительно оттопыренная губа уверяли, что лошадка терпит седока исключительно в силу хорошего воспитания, ну, и отчасти, потакая собственному капризу.
Самомнению кобылы способствовали и пылкие взгляды, которые кидал на неё неприметный конь Толстого, доставшийся тому от улан и прозванный попросту Конягой. Со своей стороны Мазурка оставалась безучастной к случайному спутнику, а в случайности такой компании она не сомневалась. Ведь как бы не был глуп ее вновь обретённый хозяин, он же должен понимать, что лошадь поистине королевских кровей не может долго путешествовать рядом с каким-то Конягой. От одной мысли о возможности подобной партии девушке…, то есть кобыле сделалось дурно: она пару раз споткнулась на ровном месте, получила перчаткой по голове и вынужденно распрощалась со вздорными мыслями.
Взамен красавца английских кровей, каковой пошёл в уплату за Мазурку, «добрые цыгане» безвозмездно выдали Ильюшке Курволяйнену замену. Сколько лет прожил на свете тот скакун, наверное, не помнила даже баба Ляля. Животное было худое, облезшее, с бельмами на обоих глазах, да вдобавок страдало от какой-то внутренней болезни, дающей повышенное газообразование. Причина, по которой цыгане держали у себя этакое чудовище, осталась непонятной.
Зато Толстому конь неожиданно понравился. Фёдор нарёк несчастного зверя Пегасом, заявил, что тот вдохновляет его на стихосложение и, как только компания тронулась в обратный путь, принялся беспрерывно портить дорогу дурными стишками, подтверждая истину: какова муза, таковы и вирши.