Висельник из Сен-Фольена

Более получаса бродил он по привокзальным улицам, не выпуская своего чемоданчика, с озабоченным видом человека, который кого-то или что-то ищет. Путешественник в суконном пальто, терпеливо и не таясь следовал за ним. Оказалось, что предметом поисков молодого человека была дешевая гостиница.

Он часто останавливался, подолгу изучая вывески, и наконец выбрал второразрядное заведение, над дверью которого висел большой шар матового стекла. В одной руке он по-прежнему нес чемодан, в другой держал завернутые в бумагу булочки с сосисками.

На улице было много прохожих. Свет витрин едва пробивался сквозь сгущавшийся туман.

Человеку в тяжелом пальто с трудом удалось получить соседнюю с ним комнату. Это был нищенский номер, похожий как две капли воды на все номера в дешевых гостиницах, с той только разницей, что нигде нищета не бывает такой мрачной и унылой, как на севере Германии. Между двумя комнатами была внутренняя дверь, которую при желании можно было открыть, чтобы сделать эти комнаты смежными. В двери, со стороны номера коренастого путешественника, торчал ключ. Вынув его, он увидел в замочную скважину, как пассажир, открыв чемодан, в котором вместо вещей лежали газеты, смертельно побледнел. Дрожащими руками он рылся в чемодане, потом высыпал из него все содержимое на пол. Круглые булочки лежали на столе, завернутые в бумагу, но молодой человек, хотя ничего и не ел в течение целого дня, не удостоил их даже взглядом. Он бросился обратно на вокзал, сбился с пути и раз десять обращался к прохожим, повторяя слово «Bahnhof» с таким акцентом, что те его не понимали. Он нервничал еще больше и, чтобы лучше объяснить, пытался изобразить шум движущегося поезда.

Вбежав в зал третьего класса, он устремился к груде сложенного в углу багажа. Убедившись, что чемодана там нет, он пришел в отчаяние. Его преследователю, не спускавшему с него глаз, казалось, что он сейчас заплачет.

Около полуночи он вернулся к себе в гостиницу. В замочную скважину было видно, как, обхватив голову руками, обессиленный путешественник рухнул на стул. Он оставался в таком положении несколько минут, бормоча что-то и раскачиваясь из стороны в сторону.

Когда он наконец встал, лицо его выражало отчаяние и злость. Выхватив из кармана пистолет он поднес его ко рту и спустил курок. Через минуту в комнате собралось человек десять, которым комиссар Мегрэ, так и не успевший снять свое пальто, тщетно пытался загородить дорогу.

Мертвый молодой человек выглядел еще более жалким, чем живой. На подошвах ботинок зияли дыры. Прибыл полицейский. Он повелительным тоном произнес несколько слов, и, все, сбежавшиеся на выстрел, вышли на площадку. Полицейский не говорил по-французски, а Мегрэ знал по-немецки лишь несколько слов.

В комнате остался один Мегрэ, предъявивший полицейскому свой значок комиссара уголовной полиции Парижа. На площадке теперь к слову «полиция» прибавилось слово «француз», и все присутствовавшие с любопытством поглядывали на комиссара. После вторичного приказания жильцы неохотно разошлись по своим комнатам. Только на улице все еще осталась маленькая группа любопытных, державшаяся на почтительном расстоянии.

Минут через десять перед гостиницей остановился автомобиль, и двое в штатском вошли в комнату. Один из них, молодой еще человек, криминалист, розоволицый, с бритым черепом, одетый в мягкую куртку и полосатые брюки, время от времени протирал носовым платком стекла очков в золотой оправе. У второго было такое же розовое лицо и светлые волосы, но он держался менее торжественно и внимательно обшарил комнату, ведя при этом беседу с Мегрэ на плохом французском языке.

Мегрэ продолжал держать в зубах свою потухшую трубку. На его крупном лице застыло выражение недоумения и растерянности.

— Я прошу разрешить мне вести собственное дознание одновременно с вами, — обратился комиссар к полицейскому. — В настоящее время ясно лишь одно: этот человек — француз, и он покончил жизнь самоубийством…

— Вы за ним следили?..

— Это долгая история… Мне нужно, чтобы ваши эксперты сделали как можно более четкие снимки тела во всех положениях…

Обыск не дал ничего, если не считать, что был найден паспорт на имя Луи Женэ, механика, уроженца города Обервилье. Револьвер был бельгийской марки. Подавленный роковым стечением обстоятельств, нахмурив лоб, с потухшей трубкой во рту, молчаливо наблюдал Мегрэ за действиями своих немецких коллег, фотографов и судебных врачей.

Около трех часов утра, уже в полицейской префектуре, куда они прибыли после осмотра комнаты, комиссару вручили ничтожные трофеи: одежду мертвеца, его паспорт и дюжину фотографических снимков, сделанных в комнате гостиницы при вспышке магния. Мегрэ был совершенно уверен, что стал причиной самоубийства этого человека, человека, о котором ничего не знал, которого подозревал в каком-то преступлении, не располагая против него никакими доказательствами, позволяющими ему начать полицейское преследование.