Висенте Бласко Ибаньес

"Народъ молча страдаетъ, Ферминъ, потому что унаслдованное отъ предковъ ученіе сильне ero гнва. Они проходятъ, босые и голодные, передъ ликомъ Христа. Имъ твердятъ, что Онъ умеръ для нихъ, и жалкое стадо барановъ не думаетъ о томъ, что прошли вка и ни одно изъ Его общаній не исполнилось. И однако женщины со свойственной имъ чувствительностью, все ожидающей отъ сверхестественныхъ силъ, смотрятъ Ему въ глаза, которые не видятъ, и ждутъ словъ изъ Его устъ, навсегда онмвшихъ для шумныхъ битвъ современности. Хочется имъ крикнуть: He обращайтесь за помощью къ мертвымъ! Осушите ваши слезы, чтобы въ самой жизни искать искупленія отъ всхъ вашихъ золъ".

Сельскіе батраки его слушаютъ, кивая въ знакъ согласія головой. Хорошо говоритъ бродяга-проповдникъ. И постепенно духъ возмущенія растетъ, какъ кровавая и горькая волна.

Однако Луисъ Дюпонъ, человкъ безмозглый, гордый своимъ богатствомъ и влюбленный въ себя, не обращаетъ вниманія на эти предзнаменованія и однажды ночью, когда онъ находится на празднеств въ своемъ имніи, онъ лишаетъ невинности Марію дела Лусъ. Вскор посл этого ея братъ, убдившись, что негодяй не думаетъ бракомъ исправить свой поступокъ, оскорбляетъ и убиваетъ его. Но зло совершилось, Марія дела Лусъ ужъ не будетъ счастлива, не можетъ выйти замужъ за своего жениха Рафаэля, избранника сердца. Этому мшаетъ ея христіанское воспитаніе, нелпый предразсудокъ, будто двственность залогъ душевной чистоты женщины. Рафаэль раздляетъ это предубжденіе. Онъ любитъ Марію больше, чмъ прежде, и всетаки не хочетъ на ней жениться. Идиллія оборвалась.

Но вотъ добрый донъ-Фернандо Сальватьерра – подъ этимъ псевдонимомъ выводитъ авторъ въ роман анархиста Сальвоечеа – говоритъ съ Рафаэлемъ и убждаетъ его, что горе его поправимо. Нужно только быть сильнымъ и не бояться призраковъ прошлаго. Двственность? Что она такое? Какое значеніе можетъ имть такая ничтожная физіологическая подробность для будущаго двухъ горячо другъ друга любящихъ существъ? Слова Сальватьерры звучатъ такъ любяще и утшительно въ ушахъ юноши.

"Онъ все узналъ! Побольше мужества! Онъ былъ жертвой общественныхъ ненормальностей, противъ которыхъ донъ-Фернандо металъ громы съ пыломъ аскета. Еще онъ можетъ начать новую жизнь, окруженный своей семьей. Міръ такъ великъ" {Въ роман это собственно слова не Рафаэля, a отца Маріи, старика Фермина. Перевод.}.

Рафаэль слушалъ его и чувствовалъ, какъ постепенно смягчаются скорбь и ревность, недавно еще такія острыя. Этотъ человкъ правъ! Ужели физическая нетронутость женщины важне ея душевной чистоты? И Рафаэль самъ излагаетъ Маріи дела-Лусъ эту мысль, мысль святую, такъ какъ она сулитъ имъ счастье. "Тлесное опороченье – говоритъ онъ ей, – такъ мало значитъ. Любовь – вотъ главное, а прочее достойно лишь животныхъ".

И, полные спокойной увренности, они крпко обнимаются, думая объ Америк, сгран плодородной и гостепріимной, куда они немедленно же отплывутъ и гд ихъ ждетъ красивая жизнь любви и труда.

"Дикая орда" – въ хронологическомъ порядк послдній изъ "мятежныхъ" романовъ. Среди многихъ достоинствъ, доставившихъ этой книг успхъ, самымъ большимъ является, очевидно, самое заглавіе. "Орда", о которой повствуетъ Бласко, эта армія обойденныхъ – тряпичниковъ, контрабандистовъ, бродягъ всхъ видовъ, браконьеровъ, конокрадовъ, нищихъ, воровъ, живущихъ на окраинахъ Мадрида, иногда работая, иногда грабя, оспаривая другъ у друга отбросы большого города, вокругь котораго они образуютъ мрачное и грозное кольцо, какъ бы выжидая удобнаго случая, чтобы броситься на него и пожрать его. Это – паріи жизни, бывшіе люди, о которыхъ говорилъ Горькій.

Вокругъ чистаго, благоухающаго города съ его прекрасными бульварами и мраморными дворцами, кофейнями и театрами, которые женщины наполняютъ соблазнительной красотой своихъ декольтэ и ароматичныыъ шелестомъ своихъ платьевъ, вокругъ города, надъ которымъ по ночамъ милліоны фонарей распространяютъ гигантское красноватое сіяніе, такъ что получается впечатлніе, будто весь городъ трепещетъ въ безумств вакханаліи, вс обойденные судьбой, нищіе и голодные, кружатся какъ проголодавшіеся волки вокругь овчарни. Въ темнот блестятъ ихъ отчаянные глаза, руки сжимаются въ кулаки, дикій хохотъ искажаетъ ихъ губы и обнажаетъ зубы. Мадридъ ихъ не любитъ и изгналъ изъ своего лона, и однако терпитъ ихъ, такъ какъ они, собирая мусоръ, лохмотья, все, что гніетъ, лучше всего поддерживаютъ гигіену и чистоту города. Мадридъ презираетъ ихъ и все таки не отпускаетъ, боится ихъ и всетаки позволяетъ имъ длать свое дло. А они это понимаютъ и не уходятъ отъ города, тсно сжимая его кольцоиъ нищеты. О когда же наступитъ день, когда они насытятся!