Вишенка. 2 том

— Действительно, тетка Леона обращалась со мной в продолжение некоторого времени чрезвычайно холодно, но нынешней зимою, с тех пор как мы живем в Париже, госпожа де Фиервиль стала со мной совершенно другой.

— Для меня будет большою радостью видеть, что она отдает вам справедливость, радуюсь очень и тому, что вы меня не забыли.

— Забыть вас! Но я была бы тогда неблагодарною… вас забыть! Когда вы были так добры ко мне… в вашем красивом загородном доме в Нейле, куда я ходила с таким удовольствием и где вы мне всегда подносили букеты. А все, что вы сделали для Сабреташа!..

— Довольно, прошу вас. Вы достойны счастья и богатства, потому что ничего не забываете.

Пока Вишенка так разговаривала с господином Дюмарселем, в другой стороне гостиной госпожа Шалюпо бранила своего мужа, который ходил беспрестанно пить пунш.

— Вы опять пришли из буфета, Неморин?

— Я ходил освежиться.

— Освежиться! Да вы только и знаете, что пьете пунш.

— Это лучше освежает на балу, нежели вода со льдом.

— А когда вы перестанете смотреть на госпожу Дальбон?

— Как… что… когда?

— О, не стройте из себя дурачка… негодный волокита! С тех пор как племянница госпожи де Фиервиль вошла в гостиную, у вас глаза хотят выскочить. Это неприлично, нескромно, как вы смотрите на эту даму!

— Уверяю, вас, госпожа Шалюпо, что вы ошибаетесь… не могу же я спрятать глаза в карман.

— Это было бы гораздо лучше, нежели таращить их на всех женщин. Пригласите меня на какой-нибудь танец, я хочу с вами танцевать.

— Но я… потому что…

— Скорее идите… дайте руку… ведь говорю вам, это я хочу танцевать. Пойдемте, станем на места.

И госпожа Шалюпо утащила мужа танцевать кадриль.

Один молодой человек пригласил Вишенку, которая не посмела ему отказать, потому что Леон сказал ей, что если она не будет танцевать, то еще более обратит на себя общее внимание; случилось так, что она танцевала в одной кадрили с господином Шалюпо, который, смущенный присутствием госпожи Дальбон и насмешками своей жены, щипавшей его, как только он поглядывал на Вишенку, путал все фигуры, толкал дам и, наконец, кончил тем, что наступил на мозоль своей супруге, которая, прихрамывая, удалилась на свое место, еле сдерживая гнев.

Что же касается Вишенки, то она протанцевала кадриль скромно, грациозно и едва успела возвратиться на свое место, как сейчас же получила другие приглашения.

Близилась полночь; бал был в разгаре, залы полны гостей; госпожа де Фиервиль отлично умела занять своих посетителей, но лоб ее начинал хмуриться, взгляд беспрестанно обращался на часы; вдруг лицо ее просветлело — она увидела входившего Фромона.

Господин этот был одет чрезвычайно странно; видно было, что он рассчитывал произвести впечатление, и манеры человека, часто посещающего кофейни, вполне согласовались с его одеждой и действительно не могли не поразить людей хорошего общества. Вдобавок, боясь, что он недостаточно весел, и чтобы добавить храбрости, он выпил, как это делают молодые люди, отправляясь на бал.

Господин Фромон вошел в большой зал, задрав нос кверху, говоря громко и расталкивая всех, как это делается только на публичных балах, так что все спрашивали друг у друга, что это за человек, воображающий, вероятно, что он попал на бал в Мабиль… и от которого несет табаком, как от караульного.

Госпожа де Фиервиль поспешила навстречу к странному гостю.

— Вы приехали очень поздно, милостивый государь, я уже отчаялась вас видеть.

— Нужно же, сударыня, иметь время выкурить несколько сигар… но я непременно хотел быть на вашем балу. Черт возьми! Я не желал его пропустить… я имею на то свои причины… но это тайна… я не могу вам ее сказать.

— Я уважаю ваши тайны, но надеюсь, что сегодня вечером вам будет весело у меня.

— Да, сегодня у вас, кажется, довольно мило… по крайней мере, есть женщины. Но, идите, пожалуйста, к своим гостям, не церемоньтесь со мною; я тертый калач! Сам везде пройду… меня нечего представлять.

Госпожа де Фиервиль отошла от господина Фромона, не теряя его из виду; он начал тем, что стал брать стаканы с пуншем, разносимые слугами, потом, вооружившись лорнетом, отправился прогуливаться по залам, дерзко рассматривая всех дам и бормоча себе под нос:

— Посмотрим, правду ли мне сказало анонимное письмо… я должен здесь встретить женщину, которую знал прежде и которую давно желаю отыскать. Женщину… это очень неопределенно; я знал многих! Но ничего, посмотрим, поищем… Желал бы знать, какой черт мне это написал?