Вишенки в огне

Партизаны отступили, ушли за речку кустами в сторону леса, командир приданного комендатуре пехотного батальона строил личный состав, принимал рапорты о боевых потерях. Санитарные машины стояли колонной, к ним то и дело подносили на носилках раненых. Похоронная команда рыскала по недавнему полю боя, разыскивала убитых, сносила тела к уцелевшей избе, что у шоссе. Майор Вернер не стал дожидаться результатов. Взяв с собой двоих солдат, пешком направился к церкви. Что-то тянуло его туда, где он был только что, буквально час назад. Что? Он и сам не знал, но чувствовал, что не пойди он туда сейчас, потом будет испытывать некий дискомфорт всю оставшуюся жизнь. Потому и пошёл.

Церковь так и стояла с наклонившейся маковкой после того июльского утра 1941 года, когда у её стены расстреляли священника отца Василия, матушку, красноармейцев.

И теперь лестница на звонницу залита кровью, свежей кровью. Рядом у стены лежат убитые немецкие солдаты. Комендант наклонился, чтобы лучше рассмотреть убитых. Не побрезговал, опустился на корточки, внимательно обследовал трупы солдат. Один лежал с посиневшим лицом, огромными гематомами на шее, другой – с размозжённой чем-то головой. Значит, одного удушили, задавили руками, а второму досталось чем-то тяжёлым по голове. Неужели один священник смог справиться с двумя взрослыми мужчинами, солдатами, специально подготовленными и вооружёнными людьми? Однако это так. Вот они, факты, лежат у его ног.

Сейчас майору понятно, почему не заработала огневая точка, на которую он возлагал особую надежду. Но не ожидал, что за пулемёт встанет духовное лицо, священник. А ещё неожиданней оказалась Агафья, Агашенька. Впрочем, он очень хорошо знал Россию и русских, чтобы сомневаться, подвергнуть сомнению те реалии, что открылись его взору. «Умом Россию не понять…» – эти слова поэта немецкий комендант майор Вернер очень хорошо усвоил за годы войны, прочувствовал, что называется, на собственной шкуре. Нет, он не удивился яростному сопротивлению немецкой армии всего советского народа с самого начала вторжения в СССР, почти всего… Иногда казалось, что нет в России ни единого человека, кто бы лояльно относился к ним, немецким солдатам и офицерам. Те же, кого он лично принимал на службу в полицию, кроме омерзения, никаких других чувств не вызывали. Майор Вернер был не на столько наивен, что бы слепо верить тому же Антону Щербичу, старосте деревни Борки, что якобы он зол на советы. Жадность, слепая зависть к более успешным, желание пристроиться по жизни как можно лучше, сытнее, и урвать для себя – вот истинные мотивы этих мерзавцев. Таким людям были совершенно безразличны идеологические соображения. Ими руководил один из смертных грехов – жадность, корысть. С таким бы успехом они пошли бы в услужение хоть Чингиз-хану, хоть чёрту лысому. А служба на стороне немцев в этом случае – средство для достижения этих целей. Так что, комендант скептически относился ко всякого рода проходимцам. И яростное сопротивление немецким войскам тоже предвидел. Он хорошо этот народ и знал. Как и любая нация, русские не лишены проходимцев, лодырей, авантюристов… Это помимо того, что истинные патриоты составляют основу, костяк нации. Впрочем, и другие народы устроены так же. А костяк у России очень прочный. Несгибаемый костяк, так утверждал отец коменданта старый Каспар Вернер, сломить который ещё никому и никогда не удалось и не удастся. Но где-то в глубине души его сын тешил, уже тешил себя мыслю о своём, о немецком, превосходстве. И это вопреки отцу, покойному Каспару Рудольфовичу Вернеру, его отцовского наказа сыну. Особенно такие головокружительные, приятно щекочущие немецкое самолюбие чувства стали развиваться после первых упоительных побед на восточном фронте. И на самом деле! Разве могут русские воевать так, как воюют его соотечественники? Разве мог знать отец о восточной компании? Но…

Майор вовремя одёрнул себя, не стал и дальше развивать мысль о превосходстве одной нации над другой. Правда, последние события на фронте кое-что изменили во взглядах офицера. Впрочем, почему – изменили? Ничто и ничего не изменилось, всё осталось именно так, как и должно быть, как и утверждал покойный отец: русские – сильная во всех отношениях нация, мужественная, свободолюбивая. Тогда он, молодой Карл, вроде и верил отцу, соглашался, и в то же время относился несколько скептически к его утверждениям. Мол, что взять со старика-отца, который фанатично предан России?! Любой человек имеет собственные странности. Вот и его отец не лишён их, этих странностей в своей безоглядной вере в Россию, в любви к ней. Точно так же фанатично предан фюреру, безоглядно верит в превосходство, в исключительность Германии дядя Отто Шварц. Каждому своё. Он, Вернер Карл Каспарович, не будет оспаривать эту прописную истину, оставляя каждому право выбирать свой путь, иметь своё мнение, пристрастие.