Вишенки в огне

– Позвольте вам помочь, – мягким грудным голосом произнёс офицер. – Я всегда утверждал, что в русских селениях есть удивительной красоты очаровательные женщины. Вам никто не говорил, что вы похожи на Сикстинскую мадонну?

– Вот ещё… Скажите тоже. Ни на кого я не похожа, – засмущалась Агаша. – На папку с мамкой да на саму себя похожа я. Вам-то какое дело?

Она уже поняла, что этот офицер – комендант майор Вернер. Именно он руководил расстрелом у церквы. Ей всегда казалось, что убийцы обязательно должны быть некрасивыми, злыми, страшными. А этот? Как же совместить красоту и жестокость? Разве это совмещается?

– Ах, да! – спохватился комендант, истолковав ответ Агаши по – своему. – Мадонна – это божественной, всеми признанной красоты женщина с младенцем картины Рафаэля, художник такой был в давние времена.

– Вот и любуйтесь ею со своим художником! – Агаша вырвала вёдра, стремительно направилась к колодцу. Ещё чего не хватало: любезничать с убийцей.

– А вы в гневе ещё прекрасней! – немец не отставал, шёл следом.

– Да с вас картины писать надо, иконы, на руках носить, – мягкий, воркующий голос не оставлял женщину.

Едва рука Агаши коснулась ручки ворота колодца, как тут же её накрыла рука офицера.

– Как зовут вас, прелестное создание? Давайте познакомимся.

Меня зовут Карл, Карл Каспарович Вернер. А вас? Вы жена будущего священника? Будущая матушка?

– Да, – глаза их встретились.

Чистое, ухоженное продолговатое лицо с прямым подбородком, чуть-чуть блеклой синевы глаза на нём, весёлые еле заметные морщинки в уголках слегка припухлых губ делали майора красивым. От него исходил приятный будоражащий запах дорогого одеколона и ещё чего-то, что женщина не смогла определить вот так сразу, не могла дать названия, но оно притягивало к мужчине её внимание.

«Самец, как есть самец! Бык-производитель!», – вдруг мелькнуло в голове, и она улыбнулась.

– Очаровательно! – восхищённо воскликнул комендант и с чувством пожал руку. – Вы прекрасны и в гневе, и в радости. Вы – совершенство! Так как же всё-таки вас зовут, о, мадонна?

– Агаша, – снова смутилась женщина, но всё же ответила слегка дрогнувшим голосом.

– Агаша, Агафья, – повторил комендант, запоминая. – И имя ваше ласкающее слух, мягкое, доброе, нежное. Агафьюшка. Необыкновенное сочетание имени и красоты. Это редкость.

– Скажите тоже, – ещё больше засмущалась, покраснела. А где-то в глубине души ей уже нравился этот холёный офицерик, становился не таким уж и страшным, как о нём говорили люди. До этого она ни от кого и никогда не слышала таких слов в свой адрес. А тут вдруг… Приятно, чёрт возьми, когда тебе говорят вот такие… такие… слова!

Видимо, майор прочёл в глазах, во взгляде, в ответах женщины что-то такое, что обнадёжило его.

– Если не пригласите к себе в гости на чашку чая, я оставляю за собой воспользоваться правом победителя зайти к вам без приглашения.

– Вот ещё! – ответила с вызовом, но позволила коменданту достать воды из колодца, налить в вёдра. – Этого ещё не хватало.

– Извините, Агафьюшка, что не смогу поднести вам вёдра к дому: положение не позволяет. Так, значит, до встречи? – комендант собрался уходить и теперь стоял, выжидающе смотрел на женщину.

Агаша ничего не ответила, молча подхватила вёдра, торопливо направилась к дому.

«Этого ещё не хватало, – казнила себя на ходу. – Развесила уши, как девочка. Это ж стыд какой, какой позор, если Петя узнает, люди увидят. Скажут, с врагом милуется. Тьфу, Господи! И где мой ум был, разулыбалась, как дура».

Весь оставшийся день немецкий офицер так и не шёл из головы. Что бы не делала, ловила себя на мысли, что думает о нём. К чему бы это? Блуд не в их породе. Тогда чего ж этот немец не выходит из головы? Вот наказание так наказание. Усилием воли заставила себя не думать больше о коменданте, мысли перекинулись на Петю: где он, как он там? Но глаза ещё и ещё раз критическим взглядом окидывали убранство комнат в доме, руки сами собой наводили и без того однажды наведённый порядок, нет-нет, да глянет на себя в настенное зеркало, поправит платок, улыбнётся сама себе глупой улыбкой. То вдруг замрёт на месте, отрешённо поглядит вокруг, напряжённо начинает вспоминать: что надо было сделать? куда бежать? Ведь не просто так она здесь оказалась, остановилась.

На припечек установила таганок: собралась пожарить к ужину рыбу. Принесла со двора щепы, сложила под таганком, слазила на печь, открыла вьюшку, и снова застыла, забылась в мечтах. Потом опомнилась вдруг, заругалась на себя, избавляясь от грешных мыслей, как от наваждения. Даже несколько раз провела рукой по лицу, будто стирая с него что-то вязкое, липкое, неприятное. И снова кинула быстрый взгляд в зеркало, непроизвольно поправив в который раз и без того ладно повязанный платок.

И опять поймала себя на мыслях об офицере. Пришлось ополоснуть горящее лицо под рукомойником, постоять во дворе под освежающим ветерком.