Вишенки в огне

Впрочем, Агаша знает, какими мирными бывают жители Пустошки. Нет, она не оправдывает зверств фашистов, ни в коем случае. Об этом даже не может идти речи. Агафье известно, что жители Пустошки, так же как и её земляки из Вишенок никогда не потерпят на своей земле чужестранцев. Это у них в крови. Откуда такая ненависть к врагам? Откуда такая преданность и любовь вот к этим болотам, лесам, к своей земле? Главное, в голос, открыто никто и никогда не говорят такими высокими словами, как будто стесняются говорить в голос о своей любви к Родине. Но любят землю свою, преданы ей безоглядно. Наверное, эта любовь, эта преданность Родине произросли оттуда, откуда произрастает любовь к родителям, к матери, к могилам предков. Жители этих деревенек никогда не задумывались над этим, они просто жили с любовью и уважением к родным местам в душе, в сердце. Они рождались такими. И эти чувства у них не искоренить, не выветрить.

О мужиках и речи нет: чуть что – за грудки берут и в морду бьют, а потом разбираются – кто прав, кто виноват. Или за оружие хватаются. Отчаянные до безрассудства. Но это уже когда безысходность. Вольные больно. Недаром молва идёт, что деревеньки эти заложили беглые крестьяне ещё при Петре Первом. Уже тогда дух свободы срывал крестьян с прежних мест жительства на новые места. И женщины под стать мужикам своим: такие же смелые и бесшабашные. Отважные не только в повседневной жизни, но и в тяжкую для деревеньки годину.

Это постороннему, чужому человеку на первый взгляд может показаться, что женщины в деревне всецело заняты работой да заботой о семье, о муже.

Агаша помнит, как папа перед свадьбой Надюши рассказывал, что ещё при продразвёрстке, когда поднялись первыми в округе пустошкинские мужики на крестьянский бунт, с ними наравне воевали и бабы. А то! Даже когда стенка на стенку шли деревни, все боялись драться с Пустошкой: там женщины мужикам помогали, с ними вместе в стенку вставали, дрались на равных. Недаром покойный дедушка Прокоп Волчков очень уж уважал их. Говорил, что объездить девку или молодицу из Пустошки всё одно, что залезть к медведице в берлогу. Слухи ходили, да и сейчас молва доносит, что в партизанском отряде Лосева много молодиц из Пустошки с мужьями вместе воюют, в одном строю стоят.

Сумной муж приехал тот раз из Пустошки, долго не разговаривал, не хотел говорить ей, матушке Агафье о тех ужасах, что видел там. Вот уж никогда не думала, чтобы отец Пётр так водку пил, а тут только приехал, коня отдал Емеле, сам в подпол спустился, бутыль самогонки достал, да и с пол-литра выпил один, молча, стакан за стаканом, а потом долго сидел за столом, плакал, прямо – рыдал. Даже сынишка Вася, папина отрада, не мог успокоить: подбежит, прижмётся, пожалеет, и сам плачет вслед за папкой. Натерпелась тогда матушка, еле успокоила, рассудила мужа. И то правда: работа у него такая – быть с прихожанами не только в радости, а и в горе тяжком разделять их судьбу. Но на всех не хватит сердца отца Петра, впору и поберечься, да, видно, принял батюшка очень близко трагедию, что разразилась в Пустошке. Какой нормальный человек сможет выдержать такое зрелище, как заживо сожженные люди?

Женщина стоит, вздыхает, горестно качает головой. Сын слез с мамкиных рук, хворостинку нашёл, меж ног зажал, сейчас скачет, как на лошадке. Потешный сынок. А уж краси-ивы-ый! А умненький! Сердце матери замирает, глаза влагой взялись, душа затрепетала от умиления.

После того, как рукоположили мужа в священники, сразу же официально направили батюшкой в этот приход, в эту церковку. Приехал Петя, да и не Петя вовсе, а отец Пётр, и она с тех пор не просто Агаша, а матушка Агафья. Сейчас к ней так все прихожане и обращаются. Сначала было как-то не по себе, неудобно, потом привыкла. Ей уже кажется иногда, что она и родилась матушкой, настолько вошла в роль, пообвыкла, полюбилось всей душой, всем сердцем приняла такую должность при муже и при храме святом.

Первое время по приезде мужа места себе не находила, терзалась душой, чувствуя свою вину, свой грех великий перед любимым человеком. Боялась, что кто-то скажет, выдаст её тайну. Да и тайну ли? Неужели никто из сельчан, из прихожан не видел, как обихаживал немецкий комендант молодую матушку в отсутствие мужа? Боится даже думать, что все знают о её грехе. Несколько раз порывалась сама лично рассказать мужу. Но что-то удерживало от такой откровенности. Что? Не разбиралась в себе, не стала доискиваться. А сейчас считает, и, слава Богу, что не рассказала. В могилу с собой заберёт эту тайну, грех свой неоплатный перед мужем.