Вишенки в огне

– Фи-и – имка-а! – донеслось до него со стороны окопа Данилы. – Фи-и – имка-а!

Гринь ужом заскользил к другу.

– Фимка, – Данила лежал за бруствером своего окопа в неглубокой воронке, на бледном, грязном лице застыла виноватая улыбка.

Оторванная у плеча правая рука болталась на кусках тряпки и чудом сохранившихся сухожилиях, рядом валялась винтовка.

– Фимка, а я боялся… что ты не услышишь… не придёшь, – на последнем дыхании выдавил из себя Данила, с трудом, но всё так же виновато улыбаясь. – А я не могу… себя… гранату… рука… мина… вот, – и заплакал вдруг.

Лицо исказила гримаса боли, сморщилось, слезинки одна за другой скатывались по грязному, давно не бритому бородатому лицу.

– Данилка! Даник! Да как ты мог подумать?! Да-а – аня-а! – Ефим лёг рядом, прижал к себе голову друга, судорожно гладил его по спине. – Да-а – аня-а! Я с тобой, Даня, я рядом, – шептал исступленно. – Я же всегда-всегда с тобой, Даник. Ты же знаешь.

– Вот и ладненько, вот и хорошо, Фимушка, я знаю, я всегда знал, что ты рядом, Фимка, – совсем как в детстве отвечал ему Данила, шмыгал носом, благодарно и доверчиво, с радостью уткнув лицо в широкую грудь товарища.

Когда немецкий солдат коснулся носком грязного сапога сплетённых в объятиях тел, раздался взрыв гранаты, что до последнего мгновения лежала между двумя самыми близкими, самыми верными и надёжными друзьями.

Дядька Ермолай пришёл в себя, и сейчас сидел, лапал руками по груди, животу, ногам, прислушивался к себе, крутил гудящей колоколом головой. Вроде целый, только вот голова… Вокруг него валялись тела его подопечных. Вспомнил всё, встрепенулся, поискал глазами своих товарищей. На той стороне островка обнаружил стоящих толпой немцев. Схватил винтовку, провёл рукой по штыку, очистил от грязи. Опираясь на оружие, с трудом поднялся. Постоял так, привыкая к вертикальному положению, вскинул винтовку как для штыковой атаки, левой рукой ухватив цевьё на стволе, а правой – сильно прижал за шейку приклада к стариковскому боку, двинулся в сторону врага. Шёл, стараясь идти уверенно, твёрдо, как на плацу ставить ноги, но у очередной воронки споткнулся вдруг, упал на дно ямки в жижу.

Молча опять встал, снова прижал винтовку, нацелив штык на стоящих немцев, что с интересом наблюдали уже давно за этим странным стариком. Они даже не пытались расступиться, уклониться от этой в высшей степени безрассудной и совершенно не опасной и не страшной для них штыковой атаки старика, что с отчаянной решимостью на грязном лице приближался к ним.

Стояли и наблюдали, и, как солдаты, понимали старого служаку, увидели в нём настоящего воина, бойца.

Дойти! – было написано на лице мужчины. Дойти и умереть в бою, в схватке с врагом! – это была самая высшая цель, самая главная обязанность в этот момент жизни у бывшего помощника полкового коновала-мастера, ветеринарного фельдшера из затерянной в лесах, выжженной дотла деревеньки Пустошки Борткова Ермолая Фёдоровича, волею судьбы поменявшего труд крестьянина-хлебопашца на такой же не менее благородный труд защитника своей земли. И ту и другую работу он исполнял с полной самоотдачей, не жалея себя. По – другому не мог и не умел. Это было его образом жизни. Труженик и воин, хлебопашец и защитник Родины – в этом был весь Ермолай Фёдорович, простой русский мужик. Вот и сейчас он остался верен себе.

И враги зауважали своего противника! Они не смеялись над ним, почувствовав в нём равного себе бойца, а может быть и в чём-то превосходившего их.

Тот, немолодой уже немец, что стоял в стороне от толпы сослуживцев, чуть повёл в сторону деда Ермолая автоматом. Он раньше всех понял истинное желание пожилого солдата, пошёл ему навстречу.

Старик не успел дойти до врага в своей последней штыковой атаке каких-то пяти шагов.

Расправившись с партизанским заслоном, а затем и с партизанами на маленьком островке вначале болота, немцы убедились, что живых защитников больше не осталось, покинули его, прошли вслед ушедшему в глубь партизанскому отряду с километр, но вынуждены были вернуться обратно, прекратить преследование. Огромное, тянущееся не на один десяток километров среди лесов, болото и на самом деле оказалось для фашистов непроходимым.

Немцы не пожелали задерживаться в лесу ещё на одну ночь, стали сворачиваться, и уже после обеда, ближе к вечеру организованно направились к местам дислокации в Борки и Слободу.

Зависший над топями немецкий самолёт-разведчик обнаружил народных мстителей слишком поздно: лишь на третий день.

Смяв небольшие заслоны из солдат румынского батальона на выходе из болота в соседнем районе, партизанский отряд Лосева Леонида Михайловича растворился в лесах.

Глава пятнадцатая

Снова удары в било оповестили жителей Вишенок: что-то случилось?!