Вишенки в огне

Она сама ещё оплакивала гибель среднего сына Кости – учителя начальных классов здесь же в Вишенках и старшего внука Серёжку. Но уже и помогала другим, спасала, отодвинув в сторону свою боль, излечивала чужие раны, и не только раны телесные, но и более тяжкие раны – душевные. Вот такая она – деревенская знахарка бабка Акимиха.

Кузьма пришёл в сознание уже в землянке, подолгу лежал молча, прислушивался к себе, к своим чувствам. Опять та же нога раздроблена осколком чуть выше колена, снова те же боли, что и вначале войны. Долго не проходила контузия. Сейчас только звон небольшой остался в голове, да ещё не хорошо слышит, слух не восстановился полностью. А так, по голове, уже жить можно. Вот нога… Самое плохое – началась гангрена. Рваная рана не заживает, напротив, стала гноиться. Нездоровая синь на опухшей ноге потихоньку поднималась выше и выше, всё ближе и ближе к паху. Кузьма начал впадать в беспамятство, стал бредить, поднялась температура, подолгу не спадала.

– Вот что, голубь ты наш сизокрылый, – бабка Акимиха сегодня была настроена очень решительно. – Скажу, а вы, людцы добрые, и ты, Кузьма Данилович, думайте. Истину скажу, скрывать от вас правду не след, – старуха сидела на скамейке, сложив руки на груди. – А правда та горькая, страшная, но она правда. Не жилец ты, Кузя! Не – жи-лец! Вот что я тебе скажу. Пошло заряжение крови, ещё немного, и всё: заказывайте панихиду. Тут не надо быть большим специалистом, знахарем, чтобы понять, что с такими ранами долго не живут.

В первые мгновения, пока ещё не осознали в полной мере те реалии, что ожидают чудом выжившего в том страшном бою Кузьму, стояла тишина в землянке. Потом стало доходить…

– Цыть! – видя, что Марфа, Глаша, Танюшка наладились в который уж раз за сегодняшний день голосить, причитать, Акимиха пресекла плач в самом начале. – Слезами горю не поможешь, девки, как и отвары, и заговоры мои не помогут. Тут не плакать надо, а ногу отрезать. Вот что я вам скажу. Пока ещё не поздно. Пока синь в пах не пошла. До всего тела не добралась.

– Дрогунова бы, – робко заметила Танюша. – Он бы…

– А ещё лучше – в район в больницу, – зло заметила Акимиха, съязвила. – А может, сразу в Москву?! Беги уж, запрягай коня да вези! И скажет тоже?! – старуха в негодовании подскочила со скамейки, хлопала по ляжкам, бегала по землянке. – Слухать нечего. Где ж ты возьмёшь доктора? Поговаривают, он гдей-то за Сож подался с партизанами, укрылся под Смоленском. Там с фрицами бьётся. А Кузьма Данилович что? Помирай?! Не к немцам же идтить. Те как узнают, что это партизан… Вот и всё лечение, прости, Господи. Да где это видано, чтобы фрицы лечили нашего брата? Так налечили, что деваться некуда, антихристы… У них одна микстура – пуля для нашего человека. Тут уж не знать, к кому обращаться, какому Богу молиться, – в который раз развела руками бабка. – Долго не решалась, а вот сегодняшнюю ночь не спала, всё думку думала, и вот решилась. Я резать буду! Сама! А что? Не смотреть же, как он помирает. Мне нужно литр первача, хорошая пилка. Отвары? Отвары у меня тоже есть, а чего нет – приготовлю, эка невидаль, – женщина уже говорила сама с собой, ни к кому не обращаясь. – Хлопец молодой, выдержит, должен выдержать, если жить захочет. Тут и так помирать, и так не жить. Лучше уж попробовать, попытаться спасти, а не ждать медленной смерти. Разве ж у нас души нет? Будем сиднем сидеть, глядеть, как мужик гибнет?! Их же, мужиков настоящих, раз-два, и обчёлся. Беречь надо каждого. Вот и будем спасать Кузьму Даниловича. От святого духа бабы не рожают. А нам ещё Вишенки возрождать, смену погибшим готовить. Так что, спасать мужика будем, вот и весь мой сказ.

В который уж раз в землянке повисла тяжёлая, гнетущая тишина, когда надежда на выздоровление сменялась безысходностью, а потом безнадёжность обрастала маленькими ростками надежды.

– Ну, так как? – присела у изголовья, положила руку на грудь Кузьме. – Ты готов терпеть, солдат?

Кузьма был в очередной раз на грани потери сознания, однако понимал, что говорила Акимиха, и потому лишь слабо, через силу улыбнулся, закрыл глаза.

– Вот и ладненько. Побегу до хозяина: пилку пускай подготовит. И позовите сюда Ольгу Сидоркину. Пусть мне поможет. Она – бабёнка крепкая, не вам чета. Не гляди, что молодая да видом плюгавая. Она сильная! Внутри стержень, это – главное. Всё сдюжит. Из вас же помощники, как из… это… пуля. Слабые вы все, прости, Господи. Только и можете, что слезами да криком исходить.

Акимиха одной рукой поддерживала голову раненому, другой – вливала в рот Кузьме второй гранёный стакан первача, приговаривала: