Вишенки в огне

– Да пропади оно пропадом, жито это! Спасайтесь, бабы-ы! – подхватило ещё несколько голосов, и уже через минуту на ржаном поле не было ни души, только видно было, как мелькают среди кустов женские головы в направление Вишенок.

Агаша бежала к деревне, ещё и ещё раз прокручивая в памяти события минутной давности.

Неужели это она сделала? Мужику, взрослому мужику при ружье серпом хотела горло перерезать? Неужели? О чём она думала в тот момент? А Бог его знает, о чём она думала?! Уж, точно, не о последствиях. Да ни о чём она в тот момент и не думала. В тот момент времени на думки не было: как услышала крики у суслона, что-то ёкнуло сердце, затрепетало. Ещё не видела Никитки, а вот, поди ж ты, поняла, что что-то с её родными происходит. Да не простое что-то, а страшное, тяжкое. Что это? Почему так сердце дрогнуло в тот раз? Не поняла тогда, и теперь Агаша не стала разбираться в чувствах, она их не помнит. Просто, как увидела братика в руках у полицая, да мамку, ползущую по стерне, и этот недоумок ещё сапогом в лицо да ружьём в спину сверху, и всё: дальше опомнилась, когда держала полицая за волосы, да серпом на горле. Это потом уже прислушивалась к советам женщин, а в первый момент точно резанула бы по горлу полицаю. Это ж удумать, Никитку расстрелять! Мамке в лицо сапогом! Нет уж, дудки! Не бывать такому!

Если бы в тот момент мужик хоть капельку, хоть чуточку, чуть-чуть дёрнулся, стал сопротивляться, то и резанула бы сразу. Как рожь подрезает на корню, так и голову бы. Точно. И рука б не дрогнула. По привычке, отработанным годами движением серпа: ра-а – аз! – и всё! На кого руку поднял? На мамку?! На братика родного?! Не – е-ет! Не в семейных традициях Кольцовых прощать издевательства над собой, не – е-ет! Это ж где видано? И это за колоски?! А ты сеял рожь эту? Какое имеешь отношение? Кто ты? Как попал к нам в Вишенки? Мы тебя приглашали?

А сейчас быстрее к папке или к Пете, или к дяде Ефиму. Да к любому деревенскому мужику, а уж они потом сами всё решат.

Конечно, заварили они кашу вместе с Никиткой, и с ней, с Агашей. Да и Бог с ней, с этой кашей. Но и выручать, спасать надо было брата и мамку. По – другому и нельзя было. Спасибо, женщины поддержали.

Так всё наладилось, зажили по – человечески, с Петей поженились, а тут эта война. В своём собственном доме жить стали, планы такие строили, о детишках думка была, а теперь что? Вот так в родной деревне прятаться, дрожать из – за каких-то полицаев, немцев? Что за напасть на головы сельчан, на её голову, прости, Господи?

Не – е-ет, она не простит немцам, как и не простит полицаю. Да, она не мужчина, в морду не даст, на кулачках не сойдётся в драке с этими пришельцами. Хотя, жизнь, как сегодня, прижмёт, и в драку влезет, встрянет, не смотря ни на что. Зубами грызть будет, глаза повыцарапает любому врагу, какой бы он сильный не был, а только будет всё по – людски, правильно, как должно быть, как было до войны. Она не потерпит, что бы в Вишенках хозяйничали немцы и их приспешники; что бы Никитку под расстрел и мамку лицом в землю да прикладом в спину? Даже папка на мамку руку не поднял, не ударил, когда она с дядей Фимкой… А тут эти. Не-е-ет, не бывать этому!

– Дядя Ефи-и-им! – Агаша увидела, как сосед подкапывал в саду картошку и сам же выбирал следом. – Дядя Ефим!

– Что? Что случилось? – кинулся навстречу девушке. – С Ульянкой что?

– Нет, с ней-то как раз всё хорошо, – и принялась рассказывать, захлёбываясь, перескакивая с одного на другое, о том, что случилось несколькими минутами раньше на ржаном поле.

– Вот такие дела, дядя Ефим, – закончила рассказ Агаша. – А я и не помню хорошо, как это произошло. Бабы направили в деревню обсказать мужикам, а уж они, то есть, вы… – девушка наконец-то перевела дух, с ожиданием вглядывалась в бородатое лицо соседа, ждала.

– А все женщины-жнеи где? – спросил Ефим, умом понимая, что полицаи такого унижения со стороны женщин не простят. Тем более, у них в руках и власть, и оружие. Что-то будет, но что?

– А – а, вот и они, жнеи наши, – из леса к огородам подходили скорым шагом Марфа с Глашей. – Вот и хорошо.

– Ой, что было, что было! – увидев мужа, Глаша принялась было рассказывать, но тот перебил её.

– Знаю, знаю, вы вот что, бабоньки, – Ефим огляделся. – Хватайте ребятишек, оповестите всех женщин в деревне, да уходите на ту сторону Деснянки в Волчье урочище. А мы уж как-нибудь, – Гринь не стал больше задерживаться, двинулся вдоль улицы по деревне.

Ещё через какое-то время почти все мужики Вишенок собрались за глухой стеной колхозного амбара на току, курили, решали, как быть в такой ситуации. То, что полицаи не простят – это ясно. Донесут ли, нет, немцам в комендатуру в Слободе, вот вопрос? Но надо готовиться к худшему варианту развития событий. Если так, требуется срочно принимать меры. Приедут на машинах, и наши не пляшут. Окружат. Расстреляют, деревню сожгут. Это они, шакалы, умеют с безоружными воевать. Так что, надо защищаться.