Вишенки

Вовка остался стоять на пороге, с неким злорадством наблюдал за родными людьми.

– Вот я! – Марфа вышла к мужу, простоволосая, с растрепанными, неприбранными волосами, сложила руки на груди, открыто, смело смотрела на Данилу.

– Вот я!

– Это правда? – выдохнул из себя мужчина. – Скажи, что неправда! Скажи, прошу! – глаза горели, умоляли.

– Правда, Данила Никитич, правда, отец, – не сменила ни позы, ни тона. – Если ты готов слушать, я всё расскажу тебе. И заранее прошу прощения, – упала, рухнула разом к ногам мужа, встала на колени. – Прошу, за-ради Христа прошу, прости меня. Виновата я пред тобой, Данилушка, но ты послушай меня и прости, прошу тебя.

Глаз не поднимала, так и стояла на коленях, обречённо склонив голову перед мужем.

– А-а-а-а! – заорал, захрипел Данила, сбросил с себя детей, рванулся на выход, чуть не сшиб всё так же стоящего там сына Вовку.

В таком же состоянии выскочил во двор, на улицу выходить не стал, а прямо через плетень, подмяв его под себя, ринулся к соседям, к Гриням.

Ефим вышел только что из-за стола, как увидел бегущего в дом Данилу и всё понял. Молча, без слов, с ходу Данила кинулся на хозяина, пытаясь ударить в челюсть. Ефим успел уклониться, и кулак просвистел рядом с носом.

– Погоди, погоди, Данила Никитич, – хозяин ещё надеялся урезонить незваного гостя, тешил себя надеждой на бескровное разрешение конфликта, хватал, отводил в сторону мелькающие руки соседа и лучшего друга, пока ещё друга.

– Убью! Не прощу, сволочь! – Данила ухватил за грудь Ефима, старался повалить на пол.

Налитые кровью глаза, такое же яростное лицо маячило перед глазами Ефима. Он тоже ухватил за грудки Данилу, и вот так застыли разъярённые, глаза в глаза, лицо в лицо, два соседа, два лучших друга, два самых заклятых врага.

Глаша с ребёнком на руках спряталась за печку, зажав рот руками, ждала чего-то страшного, ужасного, такого, чего она ещё в своей жизни не видела и не ощущала. Ей хотелось куда-то бежать, спасать Ульянку, к которой вдруг проснулись такие чувства, что готова была отдать себя, свою жизнь, только бы не было больно ребёнку, дочурке её долгожданной, ненаглядной. И почувствовала вдруг, что шагни в их сторону Данила, коснись хоть пальцем Ульянки, нет, только лишь косо глянь в её сторону, она, Глаша, кинется на него зверем, загрызёт, порвёт ему глотку, разорвёт на части, уничтожит, сотрёт с лица земли, но в обиду доченьку, дочурку свою, Улечку миленькую не даст. Да хоть тысячи Данил поставь сюда, ничто не остановит её в желании защитить дочурку!

Застыли на пороге Агаша, Вася, Вовка, только Марфа смело шагнула в дом, встала между мужиками. Потом вдруг повернулась, наклонилась и из-под лавки достала топор, протянула мужу.

– Оставь Ефима, Данила Никитич, – спокойный голос, уверенный тон женщины охладил бойцовский пыл мужиков. – Оставь его, отец. – Он не виноват. Это всё я, – всё так же продолжила она. – Сука не схочет, кобель не вскочит, ты же знаешь. На топор, убей меня, и тебе сразу станет легче, – продолжала стоять, тыкая мужу в лицо топорищем.

Тот схватил сразу и вдруг обмяк, диким взглядом обвёл присутствующих, на мгновение задержался на Ефиме.

– Не прощу! – произнёс чётко, зло. – Ни-ког-да не прощу! Слышишь? Ни-ког-да! Враг ты мне отныне, враг! Злейший враг мой!

И ещё мгновение стоял молча, что-то соображая, вдруг зарычал, как загнанный зверь, завыл от бессилия, от мучившей его и не находившей выхода злобы:

– Ы-ы-ы-ы! – воздел к небу зажатые до боли кулаки, круто повернулся, кинулся из хаты, ногой открыв дверь.

Уже во дворе снова глянул на зажатый в руках топор, обернулся на окна и с силой запустил им в забор, в плетень. Топор просвистел в воздухе, проломил прутья плетня, упал на меже, на границе огородов Гриней и Кольцовых.

Когда Марфа с детьми вернулась домой, Данилы дома не оказалось. Не пришёл он и к вечеру, не было его и ночью.

– Смотри, смотри, – злорадствовал Вовка, подлетая к ней молодым кочетом. – Доигралась, доигралась, что папка из дома убёг! Думать надо было, прежде чем…

– Замолчи! – стала урезонивать его Агаша. – Тут такое, а ты… И как ты с мамкой разговариваешь, негодник?!

– Что я? Что я? Мамка дитёнка нагуляла с чужим мужиком, а я виноват?

Сидевшая до этого молча старшая сестра Надя подскочила к Вовке и сильно, наотмашь залепила оплеуху.

– Я тебе нагуляю, так нагуляю, что неделю на задницу не сядешь!

От неожиданности мальчишка винтом пошёл на старшего брата Кузьму, который только что вошёл в дом и еще не успел дойти до стола, но уже всё слышал и видел.

Сначала залепил затрещину, потом ухватил младшего за ухо, повернул лицом к себе.

– Если ещё раз услышу хоть что-то про мамку – убью! Понял! – и поднёс к носу уже достаточно увесистый, весь в мазуте кулак. – А сейчас сядь и замолкни!

Поиски Данилы успехом не увенчались. Уже не знали, что думать, куда бежать, что делать.

– Может, до дядьки Мишки Янкова сбегать? – с дрожью в голосе произнесла Агаша.

– Зачем? – спросила Надя.

– Пускай бы на омутах…