Вишневый самурай

— Категорически утверждал, что пригласил его. Я же не идиот! Мне с Лесником проблемы не нужны, — усмехнулся Соломах.

— До понедельника, — попрощался я — и повесил трубку.

Надо же, совершенно вылетело из головы, что в воскресенье — похороны Епифанова!..

Прихватив из холодильника бутылку пива, я отправился в постель. Забравшись под одеяло, выцедил половину бутылки, заткнул ее пробкой, отставил на пол, свернулся клубком и провалился в сон.

Проснулся с первым солнечным лучом. На часах было то ли шесть, то ли пять часов утра. Приняв душ, я нацепил самый строгий и черный костюм из тех, что висели в моем шкафу, и спустился вниз. Позавтракал тем, что отыскал в холодильнике. Налил стакан ледяного молока и с фантастическим удовольствием выпил его.

Мой завтрак, состоявший из двух сэндвичей и трех кружек молока, подходил к концу, когда в кухню вошел Гонза Кубинец.

— Утро доброе, — поздоровался я.

— Доброе, — пробурчал он, присаживаясь за стол и подтягивая к себе пакет молока. — Скажи, Туровский, что ты задумал?

— У Лесника не будет никаких проблем! — пообещал я.

— Откуда ты знаешь?

— Звонил Кеша Соломах и клятвенно пообещал мне это.

— Ты веришь обещаниям человека, который травил тебя наркотой? — скептически вздернул бровь Кубинец.

— Я верю человеку, который очутился на краю. Который знает, что если я перестану ему верить, то он отправится в Сибирь коптить тюленей.

Кубинец помолчал с минуту и поинтересовался:

— Зачем тебе нужен Соломах?

— Мне нужен не Соломах, а его желание сотрудничать. Он знает что-то о Городишек. Это может мне помочь.

— Хорошо. Будем надеяться, что ты прав. Я с тобой.

— Если ты со мной, то поторопись. Через два часа мы должны быть у Хлои Епифановой. Сегодня хоронят Троя. Мы приглашены…

Семейство Епифановых проживало в небольшом доме на острове Декабристов, огибаемом Наличным каналом. Царское правительство проявило лояльность к бунтовщикам, которые первыми пытались ввести конституционную монархию в России. В Санкт-Петрополисе в их честь были названы остров и сад, в котором установили памятник. Только после попытки переворота семнадцатого года отношение к декабристам изменилось. Государь император Алексей Николаевич испытывал острую неприязнь ко всему, что было связано с революционерами, социалистами и прочими реформаторами из народа, в том числе и дворянского. Но остров, как, впрочем, и сад, не переименовали. Правда, на десять лет памятник куда-то пропадал и вернулся на старое место лишь после смерти Алексея II.

Домик Епифановых поражал скукой. Унылое, серое двухэтажное строение, которое украшали лишь цветы, росшие в кадках и цветочных горшках.

«Икар» уткнулся в причал. Мы врубили сигнализацию и покинули борт. Я шел первым. За мной тенью следовал Гонза Кубинец со скорбным выражением на лице. Поднявшись на крыльцо, я нажал кнопку звонка, который соловьиными трелями отозвался в глубине дома.

Дверь отворил Карп Епифанов. Мы поздоровались. Я пробормотал что-то невразумительное — не силен в произнесении пламенных речей, а также и соболезнований. Не мой профиль! Смущаюсь и теряюсь… Что тут скажешь? Нет человека, и моими банальными словами положения не исправить…

Карп провел нас в гостиную, где находилась уйма народу. Человек тридцать набились в просторную комнату, которая сделалась тесной до невозможности. Свободных мест не было. Я встал возле окна, Кубинец занял место рядом.

Люди — все в черном — разговаривали о своем, смеялись, обсуждали последние события в городе, травили анекдоты, как свежие, так и столетней давности, спорили о политике. Никто и словом не обмолвился об умершем.

Я с трудом хранил спокойствие. Меня раздражало это сборище, но из уважения к хозяйке и к памяти своего делового партнера я оставался на месте, стараясь занять голову мыслями, далекими от похорон, поминовения и прочей загробной атрибутики. Это еще только цветочки — по сравнению с тем, что начнется, когда все, вернувшись с кладбища, рассядутся за столы и узрят водочные бутылки.

Я посмотрел на Гонзу Кубинца. Судя по монолиту его лица, он полностью разделял мои мысли.

Спустя полчаса после нашего прибытия в комнате появился Карп Епифанов и объявил, что пришли машины и пора отправляться.

Хоронили Троя на Смоленском кладбище, что неподалеку от нашего дома. Я отказался следовать к месту последнего упокоения Епифанова вместе со всеми. Мы с Кубинцем пробудили «Икар» и сами проложили маршрут.

Похороны — ужасное событие! Не только из-за того, что кто-то умер и его по-человечески жаль, но прежде всего из-за количества гостей, пространных речей и религиозных обрядов, исполняемых над гробом священником, который к вечеру, в ходе повальной пьянки, тоже будет вусмерть проповедовать, разя водочным перегаром.

Пока исполнялся обряд, мы стояли возле свежевырытой могилы и откровенно скучали. Священник заунывно распевал какие-то молитвы. Закрытый гроб ожидал на дне ямы.