Вишнёвая смола

В кедах я быстро долетела. И в калитку вошла беспрепятственно. В монастыре было пусто. Мне стало страшно заходить в церковь, и я села на скамеечку – там, позади кустов сирени и всяких разных деревьев, есть аллейка с самыми обыкновенными деревянными скамеечками. На скамеечке я сидела не просто так, а собиралась с духом. То есть – набиралась смелости, чтобы войти в церковь. Церковь наверняка мало чем отличается от самой обыкновенной почты. Там, внутри, наверное, висят почтовые ящики и есть пара окошечек, куда надо сдавать посылки и бандероли. И уж не наверное, а наверняка там сейчас нет никакой очереди, потому что нет вообще никого. Хоть бы она работала, та церковь! Почта-то иногда не работает. И даже не потому, что перерыв, а потому, что почтальонша вышла за хлебом и забежать домой внука проведать.

Я сидела на скамеечке и думала, что зря не написала свою молитву на бумаге и не заклеила в конверт. Что же я теперь кину в почтовый ящик? Глупо приходить на почту без письма. Или без посылки или, там, бандероли. Но обратного пути не было, потому что такого удачного стечения обстоятельств, как сегодня, может ещё очень долго не случиться – или вообще никогда! И пока я сидела и собиралась с духом, набираясь смелости, ко мне подошёл дядька в длинном чёрном балахоне. Подошёл, сел со мной рядом на скамейку и спросил:

– Как тебя зовут?

Я ему ответила. И он мне в ответ на моё имя ответил, что его зовут Даня. Это очень забавно, когда взрослый дядька в длинном чёрном балахоне, а представляется Даней, как будто он маленький мальчик и ему шесть лет. Всё, что могло меня тут пугать, сразу пугать перестало.

– Ты монах, Даня? – спросила я его.

– Почему монах? – спросил меня в ответ Даня в балахоне и, задрав балахон, достал из кармана джинсов пачку сигарет «Мальборо».

– Курить вредно! – строго сказала я Дане.

– Знаю, что вредно! – вздохнул Даня и прикурил сигаретку, щёлкнув зажигалкой. – И не только вредно, но ещё и запрещено тут. Не сдашь?

– Не! Я не предатель! – сказала я Дане. И мы оба немного помолчали. Я вздыхала, а Даня запрещённо курил. – А почему ты в джинсах, если ты монах? Монахам же нельзя в… джинсах, разве нет? Монахи – они же… монахи! – Как-то ничего больше про монахов я не знала. Но в моих малознающих представлениях монахи не должны были быть в джинсах и курить сигареты «Мальборо». Монахи, они ничего не должны были в моих представлениях, кроме того, что они монахи. А монахи – они такие… Монашистые. И всё.

– Я не монах. Я семинарист, – ответил мне Даня. – А в джинсах удобно. Это классные джинсы, американские!

– А откуда у тебя американские джинсы?

– Дед из Америки прислал. И сигареты тоже.

– У тебя дед в Америке?! Настоящий? – ахнула я.

Даня улыбнулся.

– Нет, так не бывает. И нет никакой Америки. Точнее – есть, но оттуда не возвращаются. Так мой дед сказал. Дедушка… А кто такой семинарист?

– Студент семинарии. Духовной.

– Студент? – Про студентов я знала, что они учатся уже после того, как учатся в школе. И значит, они умные и чему-то сильно умному учатся, эти студенты. – А что студенты учат в семинарии? – спросила я у Дани. – Вот у меня родной старший брат собирается поступать в политехнический институт, там учат всякое… политехническое. А в духовной семинарии что учат? – не отставала я от Дани.

– Всякое… духовное! – помахал Даня рукой и рассмеялся.

– А про бога учите?

– И про бога.

– Слушай, у меня как раз дело к товарищу богу! – сказала я Дане. – Но я боюсь зайти вот туда, на почту.

– Куда? – удивился Даня и тщательно затушил окурок о подошву своего теннисного тапка (точно такие же, только меньшего размера, были у моего Серёжки – и потому я знала, что такие тапки называются теннисными, и знала, что у нас в магазинах таких тапок не бывает).

– Ну, в церковь, на почту!

– Так в церковь или на почту? – никак не догонял забавный Даня.

– Ну, церковь, она же такая божественная почта, да? Мне надо, чтобы моя молитва быстро дошла до бога, не стоя в очереди с молитвами целой кучи стареньких бабулек, потому что у меня молитва куда важнее бабулькиных.

– И ты думаешь, что из церкви она быстрее дойдёт до бога? – прищурился Даня.

– Думаю, да, – неуверенно сказала я.

– Тогда пошли!

Даня встал и протянул мне руку. Идти в церковь с Даней за руку было не так страшно, как одной. Он взрослый, студент-семинарист, и учит всякое духовное и про бога, значит, в здешних порядках разбирается.

В церкви было тихо, темно, торжественно и как-то не очень похоже на почту.

– Тебе про кого? – шепнул мне Даня.

– Мне про Серёжку, – шепнула я ему обратно.

Даня что-то записал в какую-то бумажку у какой-то конторки, действительно похожей на такую, что бывают на почтах. Не такой, но похожей. Как сказал бы мой дедушка – похожей на «присутственную» конторку.

– Ну вот, за здравие раба божьего Сергея, – сказал мне Даня. – Тебе же за здравие?

– За что же ещё?! – удивилась я.

– Всякое бывает, – туманно сказал Даня.

– Вообще-то, у меня свой текст был! – немного надулась я. – Безо всяких этих «рабов божьих». У меня бог был, как положено, товарищем! А как Серёжка может быть рабом товарища?