Вишнёвый луч

- Ужасная, ужасная ситуация! Все говорят, говорят, и никто не берётся за меч. Нужен воин духа - нет воина. Нужен воин света - нет воина... А тот, что есть, занят разводом и делит с супругой дачу на море и коллекцию чёрно-белых фотографий. У него не просто жену, а страну - по болотцу, по листику, по ягодке, - всю слизали, умыкнули! а он мечтает продать свою коллекцию её фотопортретов на международном аукционе. Мужики вместо мужей - концептуальное отличие. Ау, где ты, русский муж? Куда умчался? Не даёт ответа. Осталась тройка, уже далеко не птица, и та на пенсии, прости Гоголь.

- Прости Господи... - постанывает измученная внучка, поглядывая то на дверь, то в потолок. - Она такая старенькая, поношенная, мудрая бабуля, что говорит не думая, костерит всех...

- Ты полагаешь, там, - она посмотрела вверх, - примут эту жалобу? в таком виде? И не называй меня поношенной! Если тебя побили по службе, то я тут не замешана. Неслух ты.

Сегодня бабушка опять уселась на литературу ХХ века - и завелась, и всё так лихо, будто сама в ней участвовала на первых ролях.

Внучка вежливо слушает и кивает вечернему окну.

За стёклами кокетничают миллионы ламповых огней. Корпускулярно-волновая тусовка в чёрной плошке города. Огоньки, будто вброшенные громадной горстью намёки, перекидываются единственной мыслью: ночь - это жизнь.

Им не вырваться. Огни большого города пришиты суровой, колючепроволочной ниткой к чашке, в которую их насыпали скупой рукой энергетики, когда плюсовали советскую власть с электрификацией.

Даже миньоны смеются: как можно было сплюсовать два человечьи выдумки - и ждать счастья, и миллионам ополоумевших смердов обещать новую жизнь, и, что характерно, всё это без Бога.

И ведь это всё описано в нарядной, высокохудожественной, революционной, восторженной литературе! О, подлое ремесло. Столько крови ради лампочки!

Внучка вспомнила определение социалистического реализма, и её передёрнуло, как от хинина. Однако вспомнив о постмодернизме, она вообще плохо подумала о литературоведах... хм... нехорошими словами.

Приятные, бессвязные вечерние размышлизмы. Бабушка небрежно размазывает Шкловского:

- Один советский долгожитель в юности придумал кривоумное слово - и вельми прославился в литературоведении. Слово стало термином, его усердно проходят в университетах, а ввернуть его в светскую беседу - вообще шик. Кстати, этот автор-шикомейкер для начала погулял по Родине в кожане.

Внучка перестала кивать окну и напрягла память: литературоведы в кожанках. Ах. Пройдёт ещё лет сто, и никто не поверит, что в двадцатом веке за слова бились насмерть, и что была какая-то там цензура, и дети в учебниках читали Чехов этим хотел сказать...

- Не томись, - бабушка всё видит. - Это слово - остранение.

- Это слово - урод, - комментирует внучка. - Противу правил грамматики.

- Да. Но революция - опиум для народа. Иные с этой иглы так и не соскакивают. Любят собственные глюки до слёз.

- И Шкловский по жизни стоял на остранении?

- Нет. На старости лет, - поясняет с усмешкой бабушка, - автор признался, что раньше "делал грамматические ошибки... написал одно "н". Надо "странный" было написать. Так оно и пошло с одним "н" и, как собака с отрезанным ухом, бегает по миру". Некоторые вообще не поняли, о чём речь, и пишут отстранение. И даже отстраннение.

- А зачем признался? - интересуется внучка. - Совесть заела? Какой странный.

- Вряд ли совесть. Он слишком долго жил, малюсенького роста, ехидный, образованный, и наконец он настоялся до правдивости. Хорошая совесть - удел молодых. Потом уже поздно. В старости о душе думать надо. Он и подумал: вдруг неграмотную душу в рай не примут. Буква - носитель духа. Окно.

- Настоялся?

- Настойка. Знаешь, например: валерьянка на спирту. Ау! Ты плохо слышишь?

- Вишнёвая наливка лучше.

- Вишнёвка - высокий напиток. Моё сравнение точнее: трава, любезная котам. Валерьянка. Настойка. Хранится подолгу. Литератор, хорошо настоявшийся на физическом времени, может и прижизненно перейти в это бесшабашное метафизическое состояние: правдивость. Толку всё одно нет: уже не поверят.

- То есть писать последний роман бессмысленно? - уточнила внучка.

- Почти. Лучше с него начинать.

- "Дети, внимание! Начинайте с последнего романа!". Из санбюллетеня в коридоре филфака. Или в Литинституте возле ректората повесить...- Внучка ясно представила себе лица юных читателей заботливого бюллетеня.

- Да! Правдивость! - с наслаждением говорит бабушка. - Это высшее, недостижимое блаженство мастера. А пока ты подмастерье, бери самый кровопролитный, каторжный труд: учись говорить правду! Особенно - про себя. Ни за что не научишься и вот тут и начинаешь настаиваться, накапливать соки, бродить, почти загниёшь, и вырастет у тебя на макушке мухомор чистой правды!

- Каторжный - в значении бессмысленный? Я не могу поймать твою мысль, она вьётся, как верёвка, ускользает, как медуза, и прыгает, как обезьяна.

- Каторжный в любом значении каторжен, - пояснила бабушка, как всегда очень подробно и ясно.