Виски со сливками

Мы снова приняли: я — пару глоточков, потому что пила не виски со сливками, Людмила — полстакана, утёрлась рукавом, на этот раз откусила большой кусок огурца и продолжала:

— Я подумала: быстро меня выпустят, ну, там задержат на пару дней — и домой отправят. Вот. Тем более, Гриша так все толково объяснял. Самооборона, беременная, ну и так далее. Адвоката самого лучшего обещал. Ну я и решила его выгородить… Любила я его. Ему-то знаешь, сколько могли дать? Или вообще вышак получил бы. Я тогда и мысли такой допустить не могла… Вот.

Как только Людмила оказалась в ИВС, взяв вину на себя, милый друг Гришенька от неё тут же отказался. Люда была деревенской девчонкой, приехавшей в большой город поступать в педагогический институт — хотела быть учительницей.

Провалилась на вступительных экзаменах, домой ехать было стыдно, осталась, устроилась посудомойкой в ресторан, там и познакомилась с Гришей. Милый как она потом поняла, фарцовал по-крупномy — валютой баловался — в те времена, когда законом это было строго запрещено, а с убитым его связывали какие-то опять же валютно-фарцовочные дела. В Людмилиной квартире, которую ей снимал Гриша, нашли много интересного для следственных органов: иностранные шмотки, валюту её Людмила в жизни никогда не видела. Свидетели какие-то показания давали про их совместные дела с Василием, а она сидела, раскрыв рот, когда их слушала, ничего не понимая. И молчала, все верила, что любимый Гришенька её вытащит. Но он, сволочь, не то что её вытаскивать не собирался, а свалил на неё совершённое им преступление.

Когда это наконец дошло до Людмилы, было уже поздно. Родственники от неё отвернулись. За все восемь лет, что она провела за колючей проволокой, ей даже передачки никто ни разу не прислал…

— Тяжко на зоне было? — спросила я, искренне сочувствуя Люде.

— Поначалу, — кивнула она, снова отхлёбывая водку. — Ну да я к работе привычная. Строчила там наволочки-простыни, потом на кухню взяли… Но зона — это зона… Годы мои лучшие ушли… Здесь, конечно, все по-другому, хоть и за забором, и лямку тяну, но тут я в доме хозяйка. Вот. В таких хоромах живу — ну как в царском дворце… И мечтать не могла… Одета, обута, ем досыта, пью…

Вот. Вадим меня одёргивает, терпеть не может пьяную…

— А почему тебя не выпускают? — не унималась я. — Если тебя здесь в принципе устраивает, ты же не станешь сбегать? Я не понимаю, Люда.

— Слушай дальше. Когда я вышла, податься мне было некуда. Вот. На работу не устроиться. В деревеньку свою тем более стыдно ехать: там все на виду. Решила, что затеряюсь в большом городе. Но жить-то на что-то надо было…

Я подумала, что Людмиле пришлось выйти на панель, но она так возненавидела мужиков после своего Гришеньки, что не могла отдаваться им даже за деньги. Стала искать работу. Наконец нашла: в одном из подпольных цехов по розливу палёной водки. Но стала пить. От горя, от безысходности. Благо что этой дряни было в достатке, да и с рабочими ею часто расплачивались. Рабoтала она хорошо, когда один цех накрывали, её хозяин тут же переводил в другой. Потом ею почему-то заинтересовался главный хозяин — Вахтанг Георгиевич. Её привезли в этот дом, когда строительство ещё только начинали. Она здесь все убирала, прибирала, потом стала ещё и готовить, а вскоре в горничные взяли Вальку. Но Людмиле все равно и уборку часто приходится на себя брать: Валька ленивая, она только перед хозяином старается, а так может целый день в постели со своим Ленькой проваляться.

— Но почему тебя не выпускают? — повторила я свой вопрос. Люда вздохнула.

— Боятся. Я, как выпью, — болтать начинаю, и мне не остановиться. Не со зла. Я их понимаю: могу что-то про хозяина натрепать. Ну или про Вадика. Или про гостей, которые тут бывают. Правильно боятся. Неизвестно, кто что может услышать. У хозяина врагов много. Вот. Не нужно, чтобы кто-то про дела хозяина узнавал. Опасаются, что сболтну что-то. Ну это было одним из условий: живу здесь безвылазно. За еду, жильё… ну выпивку иногда. Куда мне было деться? Я согласилась. Да и не жила я так никогда. В таком доме, на такой жратве. Шмотки мне Вадька новые иногда привозит. Но зачем они мне? А так… Когда я пьяная, я спокойно болтаю. Перед Вадимом, Ленькой, Валькой. А им плевать… А тебе на меня плевать, Наташа? Честно скажи! Плевать на пьяную бабу?!

— Да ты что, Люда? — Я опять вскочила со стула и бросилась к ней. — Разве можно плевать на человека? Я тебя понимаю… поверь мне. Мне тоже некому выговориться. Подруг нет… Мужи… ах, чтоб их всех кастрировали инопланетяне!

Придуманная фраза мне самой понравилась. Нет, конечно, не надо, чтобы уж всех-то, только некоторых. Например, Дубовицкого и Волошина. Остальных не надо. Нет, надо ещё этого Гришеньку, который жизнь Людке поломал. Ну, может, и Вахташу для полного комплекта на пару с Вадиком.

Люда кивнула и продолжала:

— Но это ещё не все. Ну, почему меня тут взаперти держат. По-моему, меня как-то использовать хотят, чтобы с Гришкой дело своё какое-то прокрутить.