Високосный год: Повести

Они вместе вышли из магазина, и Чикин поинтересовался:

— Ну как живешь, красотка?

Красоткой Софью он называл больше из стариковской лести, однако лицо у нее приятное, белое, чистое, маленький аккуратный носик, большие серые, с поволокой глаза, чуть припухлые, капризные губы. Фигура стройная, рост средний. Все это в сочетании с двадцатью восемью прожитыми годами придавало ей свежесть и неяркую, но уверенную неотразимость.

— Ничего живу. Вроде все ладом, — ответила она.

Мимо по улице тащилась широкая ломовая телега, которую лениво вез старый сельповский мерин. На телеге, свесив ноги в запачканных грязью сапогах, сидел возчик Крючок, сорокалетний чернявый мужик в ватнике и полотняном картузе с широким козырьком. Крючок — было видно — с утра опохмелился и, покачиваясь на телеге, отчаянно ругался на всю улицу. Он бранил и своего мерина, и телегу, и грязную после дождя дорогу, и председателя сельпо, который лишил его какой-то премии. Больше всех доставалось мерину. Крючок то и дело вдохновлял его вожжами. Конь косил на хозяина лютым взглядом и ожесточенно отмахивался длинным хвостом. Иногда удар хвостом приходился по физиономии Крючка, от чего тот снова взрывался… Однако мерин нисколько не прибавлял шагу и волочил телегу, как невольник во времена рабства.

— С утра набрался, — неодобрительно сказал Чикин.

Софья мельком глянула на Порова, но ничего не сказала. Чикин продолжал:

— Совсем обнаглел мужик. В рабочее-то время! Куда смотрит сельповское начальство? Вот прежде в колхозе, бывало, среди дня пьяного не увидишь. Прежде народ сознательней был, употребляли разве только по большим праздникам, да и то домоварное пиво. Водка была роскошью… Денег-то у мужика не водилось! А нынче иной всю зарплату перетаскает в продмаг. Перед похмельным часом забулдыги на крыльце в очередь выстраиваются. Ты-то, Соня, остепенилась? — со стариковской прямотой и бесцеремонностью спросил он.

— Остепенилась, — Софья поморщилась от неприятных воспоминаний.

— И хорошо. От вина бабы тоже бесятся…

— Как это понимать?

— Как хошь, так и понимай, — уклонился Чикин от ответа. — Я о тебе нынче хорошего мнения. Ну, прощевай, надо мне домой.

Софья облегченно вздохнула, отделавшись от старого резонера, и прибавила шагу.

Трофим Спицын больше не появлялся, и она старалась не думать о нем. Она теперь пораньше являлась на работу, следила за собой, одевалась опрятнее.

Доярки, заметив такие перемены, посмеивались:

— Нынче у Соньки все внимание — коровам, поскольку она дала Спицыну полную отставку.

— Вовсе переменилась. Никак, опять замуж собирается, жениха присматривает…

О женихах Софья пока не думала и пропускала мимо ушей такие колкости. Она подала заявление в чекановский зооветтехникум, сдала приемные экзамены и была зачислена на заочное отделение. Теперь у нее появилась цель — получить специальность младшего зоотехника, добавить к опыту и знания, без которых, как говорила Гашева, в наше время не проживешь.

Софья радовалась тому, что освободилась от всего лишнего, что усложняло жизнь. Стремление учиться объяснялось, пожалуй, не желанием выделиться среди подруг, нажить, как сказал бы Чикин, «моральный вес», нет, Софья хотела, чтобы люди уважали ее, считались с нею. Главное же, это Софья и от себя скрывала, чтобы ею был доволен директор совхоза Лисицын.

Почему именно он? Софья до сих пор с сожалением вспоминала, как тогда на берегу говорила ему совершенную чепуху, и, встречая Лисицына, все еще испытывала неловкость. Ей казалось, что он думает о ней плохо. «На самом-то деле я ведь не такая! Бог знает что… Какая муха меня тогда укусила?»

Недавно она приходила к Лисицыну подписать направление и характеристику для поступления в техникум. Она поздоровалась и молча положила перед Лисицыным бумаги, подготовленные Яшиной и отпечатанные на машинке. Степан Артемьевич внимательно прочел их и вроде бы чуть-чуть удивился. Он посмотрел на Прихожаеву оценивающим взглядом, улыбнулся и сказал:

— Решили учиться? Хорошо. Быть по сему, я вам подпишу направление и характеристику. Надеюсь, не подкачаете?

— Постараюсь, — ответила она.

Софья поймала его взгляд — внимательный, веселый — и потупилась. От Лисицына, такого рослого, плечистого, веяло спокойным достоинством, уверенностью и молодой силой. «На такого мужика можно положиться, он в обиду не даст», — подумала она, взяла бумаги и вышла.

И уже в полутемном коридоре конторы Софья почувствовала что-то такое, что заставило се остановиться и задуматься. Будто в директорском кабинете остался живой и теплый огонек, который обогрел ее. Она вспомнила взгляд Лисицына — веселый и вместе с тем изучающий, и эти слова его: «Надеюсь, не подкачаете». Смысл их был предельно ясен, но ей больше запомнился голос, каким они были сказаны: уверенный, звучный голос человека умного и в глубине души доброго. И глаза — живые, немножко усталые, они словно бы излучали свет, который может обогреть человека, когда он того заслуживает.