Високосный год: Повести

— Хороший вид. Природа у нас красивая, — ответила Гашева. — Останьтесь, Степан Артемьевич, сходите в баньку, попаритесь, — добавила она, видя, что Лисицын встал.

— Спасибо, но мне пора, — Лисицын вышел из-за стола. — Глафира Петровна, мне надо сказать вам пару слов. Проводите-ка меня.

Когда они вышли на улицу, Лисицын спросил:

— Что за человек Софья Прихожаева? Какая-то она неуравновешенная…

— Ничего худого о ней не скажу. Старательная. Но иногда ведет себя замкнуто, сторонится людей, — ответила Гашева. — Личная жизнь у нее не сладилась. Муж уехал, бросил. И то ли в отместку ему, то ли по слабости характера связалась она с другим. Есть тут у нас Трофим Спицын…

— Я слышал о Спицыне и о его связи с Прихожаевой. Это, конечно, их дело. Однако она ведь молодая, надо помочь ей стать на правильный путь. Поговорили бы вы с ней по душам, Вы, женщины, всегда найдете общий язык.

— Хорошо, поговорю, — охотно согласилась Гашева.

Направляясь к машине, Степан Артемьевич оглянулся. Дом Гашевых стоял посреди луга фасадом на юг. Большой, срубленный из толстого леса, с тесовой крышей, под которой было все — и жилье, и хлевы, и поветь, где хранили на зиму сено. И рядом погреб и банька… Дом стоял как символ старой деревни.

«Какой-то будет новая? Таких изб из неохватных брёвен теперь не построишь, леса изрядно вырублены», — Лисицын почувствовал, что под влиянием супругов Гашевых его охватила грусть по старой русской деревне. Так и бывает: поселится человек в новом доме, а старый к себе тянет. Слишком многое с ним связано в жизни.

А ему предстояло создавать новую деревню, и он еще не вполне представлял, какой она будет…

Северное Нечерноземье! Корни его уходят в глубь веков. В давние времена пришли сюда, в малоизведанные, необжитые земли, по рекам пращуры-новгородцы. Зоркий хозяйский глаз мужика, бежавшего от постылой жизни, приметил девственную нетронутость этих мест. Обширные леса, полноводные равнинные реки, лесные озера. И рыбы тут, и всякого зверья предостаточно.

В нижнее Подвинье, Поонежье, дальше на Север пробирался русский оратай, пока не вырвался из цепких лесных объятий на пустынные берега Беломорья. Одни селились по берегам рек с пойменными лугами, столетними борами-беломошниками на взгорках за болотами, другие спустились в низовья, расселились по прибрежной полосе, стали поморами. Земледельцы и мореходы — добытчики рыбы и морского зверя — две ветви рода мужицкого, предприимчивого и трудолюбивого.

Врубались в леса, расширяя свои владения, ставили деревни, отвоевывая у чащоб огнем и корчевкой скудные поля — новины. На палах, удобренных золой, сеяли лен, ячмень, овес, рожь, горох. Верхний плодородный слой родил недолго. Оскудевал один участок, крестьянин разрабатывал другие, родилось подсечное земледелие. Заведя скот, вносили на пашню навоз. Северный мужик держал во дворе, кроме дойных, коров-навозниц, от которых не ждал много молока.

Соха и плуг, движимые мускульной силой коня и человека, пахали неглубоко. Копни поглубже — вывалишь на поверхность бесплодный песок или глину, Такова особенность здешних почв.

С годами росли деревни, выстраивались веселыми рядами в живописных местах, у воды, у лугов и полей, у лесов с грибами и ягодами. Дружно стучали топоры плотников, оставлявших за собой целые порядки изб, пахнущих сосновой смолкой. Суровый климат продиктовал крестьянину своеобразный тип постройки: под одной крышей жилье с просторными сенями и поветью, а под ними внизу— двор для коров, денник для коня, теплый хлев для овец, стайка для новорожденного телка. Зимой в трескучий мороз легко одетая хозяйка по ночам с лучиной или фонарем шла через сени во двор проведать скотину, подбросить ей сенца через проруб в полу повети прямо в кормушку. Все — в доме, на улицу выходили лишь за дровами да за водой на колодец или к речной проруби.

Патриархальный, проверенный опытом, устоявшийся быт крестьянина-единоличника. Усадьба Гашевых — тому пример.

Эти избы, эти крестьянские усадебки пережили на своем веку немало. Во время коллективизации трактора перепахали межи, разделявшие лоскутные единоличные поля, сведя их в общие массивы. Но часть пашенок осталась в первозданном виде за перелесками, за болотцами, озерами, пожнями. Трактором на них не развернуться, колхозники по-прежнему обрабатывали эти поля лошадьми.

В те годы деревня по типу построек и бытовому укладу мало чем отличалась от старой. В полеводческих бригадах возникли МТФ — молочно-товарные фермы с дворами для коров, телятники, свинарники. Каждая бригада обслуживала свою ферму, запасала для нее корма, сдавала государству молоко, мясо. Скот во дворах стоял на соломенной подстилке. Накопленный навоз разбрасывался по пашне вилами. Это называлось — «навоз метать», «навоз разбрасывать».

Колхозницы доили коров вручную, «кулаком». Смазывали вымя сливочным маслом, массировали его, и тугие струйки со звоном ударяли в оцинкованные подойники. Труд доярок был тяжелым, кроме дойки, они сами раздавали корма, носили ведрами воду, прибирали помещение. К концу дня руки немели…