Вист: Аластор 1716

— Кедида, дорогая моя, послушай! Шутки в сторону! — Джантифф вскочил, подбежал к ней, взял ее за руку. — Опомнись, не становись шерлью! Что ты выиграешь, чем ты рискуешь? Подумай! Подумай, насколько счастливее ты будешь со мной! Брось «Эфталотов»! Откажи им! Мы уедем из Аррабуса, сможем жить по-человечески! Ради чего ты жертвуешь своим будущим?

Кедида похлопала Джантиффа по щеке, закончив дружеский жест чем-то вроде досадливой вялой пощечины:

— Тебе когда на тухту?

— Нескоро — за эту неделю я свое отработал.

— Жаль. Потому что сегодня вечером я развлекаю друзей, и ты нам помешаешь.

Наступило молчание. Джантифф расправил плечи:

— Тебе достаточно предупреждать меня о необходимости освободить квартиру — можешь упражняться до упаду, когда тебе вздумается. Усердные тренировки, несомненно, помогут шерли истощенной команды выполнить ее последний долг.

Кедида ответила:

— Иногда мне кажется, Джантифф, что в глубине души я тебя презираю. И не проси меня вводить новый код дверного замка — каким он был, таким и останется.

Опасаясь самого себя, Джантифф вырвался из квартиры, скрылся в лифте, выбежал на улицу. Возвращение в Розовую ночлежку казалось немыслимым. Уже вечерело. Человеческая река — Унцибальская магистраль — несла его дальше и дальше. Мимо промелькнула незнакомая латераль Манчжури, а Джантифф все шагал, наклонив голову навстречу порывистому ветру, безразлично расталкивая плечами завороженные толпы. Потревоженные бесцеремонным обращением, аррабины яростно стонали и шипели, в спину Джантиффу неслись изощренные ругательства. Он их не слышал.

Джантифф отодвинул плечом толстуху в ярко-оранжевом платье с красными оборками. Та покачнулась, пытаясь удержаться на высоких каблуках, и повалилась на спину, путаясь в пламенных оборках, крича и дрыгая ногами. Приподнявшись на локтях, она разразилась ужасными проклятиями вслед спешившему удалиться Джантиффу. Протискиваясь вперед, Джантифф обернулся. Женщина с трудом поднималась на ноги, но никто даже не пытался ей помочь, никто не упрекнул обидчика, не бросил в его сторону осуждающий взгляд — аррабины продолжали неподвижно мчаться в никуда с озабоченно-восторженными лицами. Ругались только те, кого он толкал, другим было все равно. Джантиффа осенила печальная мысль: такова жизнь! Только что грузная, немолодая женщина ехала по Унцибальской магистрали, погрузившись в привычные мысли, гордая огненным оранжево-красным платьем — прошло мгновение, и бесчувственная случайная сила повалила ее навзничь, под ноги безразличных прохожих.

Джантифф задумчиво шагал по стремительно несущейся ленте. После столкновения с пышнотелой аррабинкой ярость его почему-то улеглась — он смотрел на поток плывущих мимо лиц с угрюмым отчуждением.

Странные люди, аррабины! Если уж на то пошло, все люди — в высшей степени странные существа. Джантифф пристально всматривался в лица, будто в них можно было найти намеки на разгадку сокровенных тайн бытия. Все лица чем-то похожи, но никогда не одинаковы — как снежинки, равномерно мерцающие радужными искрами на сугробах, но бесконечно разнообразные при ближайшем рассмотрении. Джантиффу начинало казаться, что он уже где-то видел каждого встречного, и не однажды. Тот сутулый старик вполне мог бы сойти за Сарпа! А долговязая женщина, откинувшая голову назад, могла бы заменить Гугейду, прозябавшую на шестнадцатом этаже Розовой ночлежки. Джантифф с усмешкой представил себе, что где-то по Унцибальской магистрали навстречу несется точная копия его самого. Каким человеком был сей псевдо-Джантифф, местная версия его безрадостной персоны?

Размышления о сходстве человеческих типов постепенно перестали вызывать у него интерес, и Джантифф вернулся к оценке нелицеприятной действительности. Выбор возможностей был удручающе скуден. К счастью, он в любой момент мог отправиться на космодром и покинуть Вист. Разумеется, так он и сделает. Довольно оскорблений, довольно скандалов! Не говоря уже о всячине, смолокне и студеле. Джантифф почувствовал новый прилив раздражения и обиды, причем больше всего он был недоволен самим собой. Неужели он, Джантифф — столь ничтожное, презренное существо? Стыд и позор! Он должен раз и навсегда избавиться от жалости к себе! Но как быть с чудесными планами на будущее? Их осуществление зависит только от него, ни от кого другого! И все надежды придется выбросить, как мусор на помойку, только потому, что его унизили? Будто для того, чтобы подчеркнуть сущность проблемы, заходящее солнце прикрылось тонкой полоской далекого облака, мгновенно вспыхнувшего по краям великолепным алмазным блеском. Сердце Джантиффа сжалось. Пусть аррабины живут непостижимо невежественной, мелочной жизнью! Сияние Двона, чистое и ясное, наполняет мир мифическим светом Царства Небесного!