Конёнков: Может и так. Но дело в том, что искусство, следующее за какими бы то, ни было целями, – не настоящее искусство… Настоящее искусство – бесцельно, оно не может быть ни корыстно, ни предвзято, ни ангажировано. В противном случае, оно превращается в ремесло, в котором мало духа, мало тайны, и безграничной любви к своему делу. Оно – малокровно! А значит оно –
Да…Дорогой Висталь, и Владимир, с долей белой зависти на губах, сказал: Не знаю, кто мог бы лучше иллюстрировать глубинные отличия ментальности, и непримиримое различие миров. Я многое понял только теперь, в первую очередь о себе, и моих коллегах по творческому цеху. Мы редко задумываемся, что, и почему. Наш разум работает несколько иначе, чем у философов. Хоть ты и сказал, что всякий художник помимо прочего, ещё и философ. Но я думаю, что это не так. Мы мыслим в разных плоскостях. Хотя те образы, что порой рисуются с помощью слов и понятий, иногда напоминают образы художника, но всё же, это совсем иное поле. Рассуждение, и художественное воплощение на холсте – разные плоскости «тетраэдра», что олицетворяет нашу жизнь вообще, и искусство в частности.
Но вот что меня провоцирует на моё творчество, дорогой Висталь, что заставляет анализировать и мыслить в разных плоскостях, это тот неразрешимый вопрос, что, с одной стороны загоняет в тупик, с другой – даёт самое мощное вдохновение для моего творческого процесса! Что за Всесильный Бог мог создать эту природу, такую идеально выстроенную для нас? Кто мог учесть в своём творчестве все нюансы, все детали, все сочетания, соразмерности и последовательности?
Да…, это один из самых сложных вопросов нашей жизни, уважаемый Владимир. Мой ответ, скорее всего не удовлетворит тебя, но всё же я попытаюсь ответить, как вижу.
Волшебство внешнего мира и природы в целом, не в том, что она чрезвычайно случайным образом подогнана под нас с вами, не в том, что все её прелести, все её плоды и общая гармония, чудесным образом так подошла к нам, являясь небывалой во всём космосе случайностью, но в том, что мы с вами были рождены под этой сенью, и это мы – подогнаны так гармонично под все её лекала, и всю её природную сообразность.
Антропоцентризм, являясь веками главным лейтмотивом для исследования природы и умозаключений для всего, что нас окружает, естественным образом создал картину мироздания, как чего-то подгоняемого под нас, чего-то случайно счастливого для нас, где природа настолько благоприятна, и настолько тонко подчас, ублажает наши желания, наши стремления, и все наши грёзы, что тут же необходимо возникает убеждение божественного существования, которое только и способно на такое вот совершенно подогнанное под нас, идеально созданное кем-то, бытие.
Антропотеология – на самом деле, самое естественное в нашем случае умозрение, в котором словно в зеркале озера мироздания, отражается вся палитра совершенного мира вокруг нас, так подогнанного под все наши чаяния и надежды, все наши представления о благости мира, и все наши умозаключения о причинах такого совершенного состояния, что позволяет нам жить в этих пенатах, и так довольствоваться, пусть и не без тёмных пятен, его общим гештальтом. Но на самом деле причина не в том, что мы должны быть благодарны природе, за то, что она такова, какова есть, но в том, что мы не могли родиться и состоятся под этой сенью, не будучи соответствующими воплощениями этой сени. Будь природа иной, и мы были бы необходимо иными, и радовались бы её иному воплощению также, как теперь радуемся и удивляемся теперешнему. Необходимость нашего рождения в том виде, и с теми чаяниями и надеждами именно под этой сенью природы, предопределяет и наше отношение к ней.
Если перевести это на язык биологии, то здесь всплывает понятная и очевидная аналогия. Определённая бактериальная культура возникает именно в той суспензии, что предрасположена именно к этой форме бактериальной культуры. Для зарождения иной культуры, требуется и иная суспензия, – тот «суп», что определяет развитие именно этой формы, столь разнообразных бактериальных культур.