Вит. Сказка для Нового года

Смешавшиеся обрывки мыслей бурлили и пузырились, а она уже заглядывала в сверток. Ничего неожиданного Галя там не увидела, но таки не сдержалась:

– Да вы шутите…

Из вороха одеял и меха на Галину таращились светлые глазищи. На гладком лбу золотилась в свете фонаря скрутившаяся в колечко прядь.

Галина переступила с ноги на ногу, поежилась.

Дальше-то что?

Глазищи так и поймали ее в свои сети. Беззубый рот закрылся, плач стих.

– Привет, рёва-корова, – брякнула Галина и сама не заметила, как подхватила сверток, прижала к груди. – Что за изверги тебя бросили?

Положим, ночь они переночуют… Завтра ни свет ни заря тащить его в полицию? Участковому? В больницу? Или сначала позвонить? Что обычно в таких случаях делают?

Кончиками пальцев подтянула к пухлым щекам края одеяльца. Самое время бежать домой, потому что дрянь, вот так запросто бросившаяся младенца на морозе безо всякого присмотра, вряд ли собиралась за ним возвращаться. Что толку стоять и…

Упругий поток воздуха едва не сбил ее с ног. Галя вцепилась в сверток, попятилась.

Из завихрившегося под фонарем снежного кольца во двор вышагнул некто. Бородатый мужичара в алой рубахе с закатанными до локтей рукавами и взваленным на плечо длинным топором, ухнув, приземлился сапожищами в снег.

Галя раззявила рот и поводила челюстью вниз-вверх.

Мощный коньяк…

Смахнув со смоляной гривы снег, мужичара огляделся. Увидев Галину, замер, выставил вперед топор и прорычал.

– Стой на месте. Ни шагу.

Если бы тело ее слушалось, она почти наверняка сглотнула бы. Очень шумно.

– Ты кто такая? – он прищурился. – Мара? Хель?

Галя пялилась на исполинский топор, на волосатые ручищи, до самых пальцев увитые густой татуировкой.

– Немая, что ли?

Лезвие топора угрожающе сверкнуло. Галя замычала и крепче прижала к груди захныкавший сверток.

– Я не… что…

Топор опустился. Мужичара уперся взглядом в сверток.

– Человечек, значит… Не трясись, не трону. Ты что в него вцепилась?

Галя опустила глаза на сверток.

– Л-лежал… н-на скамье…

Он запустил пятерню в волосы и кивнул, скорее сам себе, будто признавал промашку.

– Задержался с той стороны.

– Сторо-ны?..

Он посмотрел на нее, будто только сейчас увидел по-настоящему, мотнул головой, мол, неважно.

– Его бы спрятать. До утра.

– Так вы… – внутренности ходили ходуном, – вы его… вы… он ваш?

Черноволосый ткнул топор в снег – длинная резная рукоять торчала из сугроба, доставая владельцу до бедра.

– Не мой. Не твой. Ничей.

«Каша» в голове угрожала закипеть.

– Ничего не понимаю…

– Немудрено, – он похлопал себя по бокам, будто что-то искал, взглянул на звездное небо. – Я, так скажем, опекун. Но ему со мной сейчас небезопасно. Сможешь его схоронить?

Паника продрала по спине ледяными когтями.

– Нет, слушайте, раз он, раз вы… Это не мое дело. Я с детьми, я вообще с ними…

Черноволосый совершенно не к месту хмыкнул – под густыми черными усами сверкнули белые зубы.

– Чудная ты. Язык вроде и понятен, а несешь околесицу.

Галя вспыхнула.

– Вы, знаете, что? Хватит! Оставили ребенка и такое предлагаете! Что вообще происходит?

Все! Теперь все ясно. Коньяк паленый.

– А происходит то, – он указал подбородком на сверток. – Что биться с дитятей на руках не так уж и удобно.

Галя раскрыла рот, но не успела ничего спросить. Мужичара замер, прислушиваясь, снова кивнул, вырвал из сугроба топор. Оружие, описав шелестящую дугу, вонзилось в ночной воздух под фонарем. Ночная чернота пошла трещинами, и из новой воронки в снег вывалилась куча бурого тряпья.

– Назад! – гаркнул бородач, и Галина отпрыгнула.

Тряпье зашевелилось, взмыло вверх, слилось в высоченную тощую фигуру. В воздух выстрелили фонтаны снега.

Бывает ли так, что в контрафактный алкоголь подмешивают психотропы?..

«Отдай-й-й-й…»

Ночь зашипела единым страшным словом. Невидимые пальцы впились в сверток и потянули у нее из рук. Галя дернулась, вскрикнула, и мужичара опустил топор – в самое сердце фигуры. Тряпье задрожало, лопнуло и разметалось по снегу. «Пальцы» исчезли, Галя едва не повалилась в сугроб.

Но передышка вышла до обидного короткой. Всего миг – и фигура снова соткалась из окружающей тьмы, будто никуда не исчезала. Черноволосый зарычал, рубанул, без толку – его призрачный враг разлетался и собирался вновь.

Мгновения вязко текли сквозь все происходящее, словно мир переставал дышать. Виски взбухали и пульсировали в такт ударам сердца.

«Пальцы» то и дело впивались в сверток, младенец начинал похныкивать, а Галину сводила тягучая судорога, будто вся кровь в теле постепенно остывала, мышцы немели и, казалось, она перестает чувствовать руки, прижимавшие к груди ребенка, вот сейчас отпустит и…

Черноволосый рухнул на колени. Фигура нависла над ним громадной птицей, дрогнула, поднялась. Мир застыл.

Она знала, это конец.

И что вообще происходит?

И как она во все это вляпалась?

Она же ни на что не… Но дитя, ни в чем не повинное дитя…

Галина закричала.

Воин тряхнул головой.

«Птица», поколыхавшись где-то над фонарем, ринулась вниз.

Бородач вскочил, зарычал, тряхнул руками – из-под рукавов до самых пальцев прокатился бирюзовый огонь – ш-ш-шах! – и ударил в груду летевшей на него тьмы.