Vita Activa, или О деятельной жизни

Неотвратимое падение homo faber’a в условиях Нового времени, неизбежная неудача его усилий утвердить в современном мире свои мерки и оценки были собственно уже решенным делом, когда принцип полезности, поистине средоточие изготовляющей мысли, был заменен вычислением счастья, принципом «максимального благополучия максимального большинства»[407]. Это произошло уже в конце восемнадцатого века, и с тех пор первоначальное убеждение Нового времени, что человек способен познавать только то что сам сделал – сперва казалось бы исключительно благоприятное для перспектив homo faber’a, – всё больше и больше уступало еще более адекватному специфически новоевропейской мысли убеждению, что всё сущее есть лишь функция и экспонент процесса; а это процессуальное мышление чуждо или даже враждебно противостоит потребностям и идеалам ментальности, ориентированной на изготовление. Ибо принцип полезности хотя и постулирует в качестве своей абсолютной точки отсчета человека, превращающего сущее в сырье чтобы использовать его и производить из полученного материала предметы, но он постулирует тем самым также и объективный мир предметов потребления, предстающий человеку пусть и не прямо как мир, но по меньшей мере как окружающий мир. Когда это соотношение между человеком и окружающим миром теряет под собой обеспечение, когда в предметах мира видят уже не в первую очередь их потребительную ценность и судят о них не по их полезности, когда все вещи становятся вместо этого более или менее произвольными, в любой момент заменимыми побочными продуктами процесса производства, в ходе которого они возникли, когда конечный продукт производственного процесса уже более не конечная цель и произведенный предмет уже не достигает как бы покоя в своем применении, исходно предустановленном, но должен служить для того, чтобы «произвести что-то другое», – то с принципом полезности действительно далеко уже не уедешь; предмет уже никакая не «абсолютная» ценность, его ценность «второстепенная, а мир, не содержащий первичных ценностей, не может содержать и вторичных»[408]. В принципе эта радикальная утрата ценности внутри ограниченной концептуальной сферы самого homo faber’a происходит уже тогда, когда он начинает видеть в себе не изготовителя вещей и создателя творений рук человеческих, но производителя орудий, а именно прежде всего фабриканта «орудий для производства орудий», изготовляющего попутно и вещи. Если кому-то в этой связи вообще еще захочется применять принцип полезности, он обратится прежде всего не к предметам употребления и их непосредственной пользе, а к производственному процессу как таковому. Всё, что так или иначе повышает производительность или снижает необходимое для производства напряжение и усилие, считается полезным. Это означает что мерилом становится уже не применение и употребление, а «удовлетворение» – сумма удовольствия и неудовольствия, испытываемая в производстве или потреблении.