Vita Activa, или О деятельной жизни

Ханна Арендт (1906–1975) называла свои занятия политической публицистикой в опоре на историю или политической теорией. В первом письме Ясперсу 15.7.1926, начавшем сорокалетнюю переписку двух выдающихся умов века, двадцатилетняя слушательница его семинара «Шеллинг, особенно его философия мифологии и откровения» сформулировала правило: «Я понимаю историю только отталкиваясь от почвы, на которой сама стою… я пытаюсь осмыслить историю, понять то, что в ней говорит, идя оттого, что из моего опыта уже знаю. Что мне в этом смысле понятно, я усваиваю, что нет, отбрасываю» (Hannah Arendt, Karl Jaspers. Briefwechsel 1926–1969. Hg. von Lotte Köhler und Hans Saner. München; Zürich 1985, S. 39). Мы не видим у нее отступлений от этого правила. Свою первую работу у Ясперса, диссертацию о понятии любви у Августина, она писала в годы своей помолвки и женитьбы; мысль о крайней редкости настоящей любви продумана по-видимому тогда. Все книги Арендт так или иначе – разбор сил и событий, задевших или увлекших ее.

Ханна Арендт принадлежала по рождению еврейству, по языку и культуре Германии и Западу. С 1951 г. у нее американское гражданство. После войны ей ничто не мило в Германии. Она чувствует себя хорошо только рядом с Ясперсом (письмо Гертруде Ясперс 30.5.1946), но и тот 22.3.1948 перебрался из Гейдельберга ближе к открытому миру в швейцарский Базель. Арендт уже не хотела быть немкой; 4.10.1950 она слушает моцартовское «Похищение из сераля», и современная Германия, изменившая своей культуре, кажется ей недобрым и нездравым месивом. Ясперс в том же настроении, насчитывая в своем народе примерно 0,01 % убийц и 0,015 %, наоборот, безусловных противников режима, не знал, как относиться к остальным, и ценил в Германии может быть только ее философию. Но то, что Арендт трудно было глядеть в лицо прежним соотечественникам, не спрашивая в душе, «скольких моих ты погубил?», характерным образом не означало у нее пристрастной односторонности. «Я постоянно говорю себе: осторожно с осуждением немцев, мы точно такие же» (Ясперсу 28.4.1952). У нее совсем не было чувства национальной исключительности. Она считала живым в еврействе с одной стороны традиционную бытовую семейственность, с другой – религиозную ортодоксию, для нее очень проблематичную; вне этих полюсов еврейство, она видела, расплывается, сливаясь со средой. Философу Спинозе, как поэту Гейне, всё равно, еврей он или нет; Judenproblem для него эпизод личной истории; соответственно для еврейской нации философ Спиноза не существует и «был бы полностью забыт, не упомянут даже просто как еретик, если бы дело ограничивалось еврейской традицией» (Ясперсу 7.9.1952). «С 1941 г. я стала своего рода свободным писателем», может она сказать Ясперсу, которого уважает как отца. Но и после войны (28.12.1946) она еще не может доложить ему, что устроилась и нашла свое место в жизни. Она заслужила однако надежное расположение немногих – как раз за то, что никогда не хотела делать карьеру. С 1941 г. она работала в Commission of European Jewish Reconstruction, с 1949-го по 1952-й была исполнительным директором в Jewish Cultural Reconstruction, но сумела досадить как немецкому и французскому, так и еврейскому международному и израильскому национальному истеблишменту (разоблачая еврейских коллаборантов с нацистами, не скрывая своих мнений о внутриеврейских гешефтах, о национализме). Она всегда в оппозиции; долгое время – к американскому маккартизму.

Ее первая книга «Истоки тоталитаризма» (1951) сразу стала событием. В 1954-м Арендт получила премию в National Institute of Arts and Letters, куда и была потом принята в 1964 г. Книга была подготовлена четвертьвековым опытом, общением с ведущими интеллектуалами времени, лекциями, курсами и статьями на темы империализма, национализма, антисемитизма, интернационализма, истории европейских диктатур, философии политики (Über den Imperialismus в Die Wandlung, Jg. 1, 1945–46, S. 650–666, The seeds of a fascist International, в Jewish frontier, June 1945, p. 12–16 и др.). «Арендт избегает как морализирования, так и нечленораздельных криков боли. Она указывает контексты, корни, источники событий, но ни в коем случае не впадает в исторический детерминизм. Она не отвечает на вопрос, почему тоталитаризм победил, но объясняет, что это было за событие… результат разрыва с прошлым, во многом подготовленного. В истории Ханны Арендт тоталитаризм… в каком-то смысле воспевается, становится литературным героем, за чьим развитием мы следим с участным вниманием» (Магун А., Понятие суждения в философии Ханны Арендт, в ВФ 11, 1998, с. 111).